Тринадцатый апостол. Маяковский: трагедия-буфф в шести действиях

 

Если с Пастернаком у Быкова вышло очень хорошо, а могло бы выйти и вообще идеально, когда бы Дмитрий Львович поменьше прислушивался к господину с матерщинными инициалами и потеплее отнесся к Ольге Всеволодовне, то с Окуджавой (о котором была его следующая книга в жэзэлке) получилось не очень здорово – по причине, надо думать, самой банальной: туда не ходи, этого не трожь, а в ту сторону даже не заглядывай – все живы, здоровы и никому не хочется показывать свое непростиранное исподнее. С Горьким вышло у Быкова лучше, чем с Окуджавой, в особенности, если учесть, что книжка выросла из быковского же сценария документального фильма. Но лучше всего, по-моему, получилось у автора с коллективным портретом советской литературы – в жанре лекции или небольшого очерка работает он безупречно.

 

Ну вот, а что же вышло, так сказать, вроде драки или ссоры, у Дмитрия Львовича с Владим Владимычем? Вышло не всегда лицеприятное разбирательство, причем разбирательство не столько с Маяковским, сколько с самим собой. Перелопатив груду филологической, биографической и мемуарной литературы, не оставив, как писал по другому, но близкому поводу, Леонид Филатов, ни одной маяковской стройки без строчки и никого из встречных-поперечных без главки, автор опубликовал вещь многословную, несколько даже разбросанную, из которой явствует, что герой его – истерик и гений, выдававший на гора тысячи грубо нарисованных агиток и рифмованных прокламаций, писавший не очень умную, но в целом замечательную прозу, любивший много, но не женщину, а самого себя, красивого, двадцатидвухлетнего, тридцатилетнего же себя уже не любивший, более того – с трудом терпевший. Что же до поэзии, той, которую читают не по необходимости, а по зову сердца, то, честно сказать, прошел он по ней, как косой дождь из единственной действительно великой строфы, каковую, однако, поэт собственноручно же и отбросил, готовя текст к публикации (видать, настолько она контрастировала со всем корпусом его творчества). Но ведь так с теми, кто связывается с пресволочнейшей штуковиной, происходит нередко, даже и в тех случаях, когда творцу посмертно ставят памятники на центральных площадях. Маяковский в этом смысле не исключение, хоть и загнан политическим расчетом вождя в лучшие и талантливейшие.

 

Таковы в сухом остатке выводы из прочитанного – вопреки регулярным лирическим расшаркиваниям нынешнего гражданина поэта перед гражданином поэтом вековой давности. По ходу необъятного изложения короткой, в общем-то, жизни Маяковского Д. Быков время от времени останавливается в разного рода литературоведческих корчмах, дабы побраниться с хозяевами и барменами – и эти перебранки, может быть, представляют наиболее интересные страницы его книги: с Чуковским, вышло, мол, не очень здорово, с Ходасевичем совсем не хорошо, а с Карабчиевским вообще из рук вон. Читатель волен соглашаться с Быковым, или браниться, но читать про драки и ссоры Маяковского с литературными соперниками гораздо интереснее, чем про романы и разводы поэта со всеми этими Лилями, Татьянами, Наташами, Сонками и Никами, или как там дома Полонскую называли. Это, кстати, вообще характерно для быковских писаний – ну, в самом деле, что для великого человека значат все эти преходящие подруги: сегодня одна, завтра другая. Меж тем, без Ольги не было бы Лары, да, скорее всего, и самого Юрия Живаго, а без Лили, конечно, и Маяковского – такого, каким мы его знаем.

 

Главное достоинство книги Дмитрия Быкова в том, что читать ее интересно, хотя, скорее всего, ничего нового для тех, кто любит и знает Маяковского, на фактическом уровне, он не сказал, да, сдается, и не собирался говорить. Как не собирался писать биографию поэта, потому что, как я уже проговорился в начале, на выходе книга его оказалась не столько о Маяковском, сколько о самом себе, и разбирался автор в тонкостях сочинений и житейских перипетий своего героя, филологических, исторических и прочих хитросплетений для того, чтобы разобраться в собственном к нему отношении: любит – не любит, ломает – не ломает и прочее.

 

Можно и иначе сказать: не учебник написал учитель Дмитрий Быков, а книгу для чтения – есть такой околошкольный жанр. Такой и надо ее принимать. Или не принимать. Но вот что из обилия сказанного, по-моему, совершенно верно: Маяковский - поэт для подростков, только в этом возрасте им можно заболеть, точнее – нужно переболеть. Как, добавил бы от себя, пожалуй, и Достоевский, если говорить не о подобных флюсу специалистах, но о сколько-нибудь широком читателе. Вообще, вопреки распространенному мнению, самый сложный русский классик – Пушкин, а вслед за ним Гоголь, именно поэтому преподавать пятнадцатилетним недорослям «Евгения Онегина» и «Мертвые души» - сизифов труд.

 

А вот Маяковского и можно и нужно бы открывать не на выходе из школьных ворот, а двумя годами раньше. И продвинутым пятнадцатилеткам новая книга Дмитрия Быкова весьма пригодилась бы и, несомненно, полюбилась. Поскольку, по гамбургскому счету, обращена она именно к ним. Этим, как мог бы сказать его герой, и интересна.

Ныне автор книги о Маяковском работает над книгой об Ахматовой. Подождем.