Дневник девочки, забывающей русский язык: повесть. - Новосибирск: Изд-во "Свиньин и сыновья". - 302 с.
"Настанет день - исчезну я" - первая строка стихотворения И.А. Бунина, написанного в 1916 году. Она не только служит заглавием повести Лидии Девушкиной, но и обсуждается персонажами в середине книжки. Завершается же повесть цитатой из другого классика, имя которого предлагается читателю угадать. "И в глазах ее я прочел: мы могли бы быть навеки счастливы вместе". Угадывать тут нечего - Достоевский, "Униженные и оскорбленные". Но, право, лучше бы сочинительница подобрала какую-нибудь подходящую цитатку из "Бедных людей", из речей героя. Получилось бы, как и должно быть у постмодернистов, в рифму: и Лидия - Девушкина, и Макар - Девушкин. И героиня Девушкиной тоже девушка. По крайней мере, до середины сочинения, когда день настал, и девушка, того, исчезла. Но взрослой тем не менее не стала. Видно, потому что - Юлия, по-французски - Жюли, то бишь Джульетта. Правда, без Ромео. Эти нынче перевелись. А если какой и возьмется невесть откуда, так все одно для Джульетты не подойдет, во всяком случае - всерьез и надолго, потому как она-то на середине второго десятка, а он уж давно пенсию получает, и не по инвалидности.
Читатель понимает: я таким образом рассказываю ему, про что книжка Девушкиной. Она про дневник девицы. Девицы же всегда дневники пишут от скуки да альбомы заводят. Во всяком случае, девицы из книжек. А дневник девицы постмодернистской эпохи - он, как и должно быть, не столько про жизнь, сколько про цитаты. Так что книжка эта вот именно про цитаты, которыми сыплет, как из рога изобилия, ничего, кроме донцовских детективов про собак, не читающая курская девчонка из Парижу. Пардон, это барин у Ильфа и Петрова был из Парижу, хотя на самом деле из Старгорода, а курская девчонка у Девушкиной - из Марселя, точнее - из Марсели, поскольку сей городок, оказывается, женского роду-племени. Вот так, век живи - век учись, а дураком помрешь, ежели старые эмигранты (они ж - начинающие беллетристы) тебя под занавес уму-разуму не научат.
И еще пардон. Я сказал: девица сыплет цитатами. Так-то оно так, да вряд ли кто поверит. Это просто неопытные авторские уши торчат из-под шапки персонажа. Ведь ежели читать одну Донцову, как же сможешь Достоевского-то с Сартром по игровому полю гонять? Так что, перед нами, читатель, на самом-то деле дневник не Джульетты, а, скорее, ее кормилицы - особы начитанной, ироничной и разносторонне развитой, как и положено ученой даме постбальзаковского, судя по фотографии, возраста - экономисту и филологу... Бывает нынче и такое соединение несоединимого, ну, постмодернисты же мы, у нас и лед горит, и пламень мы охотно попиваем.
Кстати, о цитатах. Нередко они здесь неточны. Впрочем, может быть, и намеренно - так, мол, запомнилось не читающей героине. И впрямь, какая разница - краснокожая ли паспортина, как у Маяковского, или краснорожая, как у Девушкиной (с. 189). Это если не задумываться. А если задуматься, то кто ж в те подцензурные времена «краснорожую»-то пропустил бы в печать? Вот именно, тогда оно вам не теперь. Но если Маяковского ныне можно и вовсе не читать, тем более эмигрантским детям, то уж автору-то полагалось бы знать, что приговор «десять лет без права переписки» в конце 30-х годов мог означать только расстрел, и, следовательно, предок героини, такой приговор в 37-м получивший, никак не мог в середине 50-х освободиться – из тех полей не возвращаются (см. ту же, 189 страницу).
Не будем, однако, отвлекаться. Для девчонок, ежели они смогут заглотить триста страниц этой литературной окрошки про женитьбу Адриана Моула на Лолите в жанре мексиканского сериала на тему "Девочка ищет отца", для них, она, говорю, эта книжка - про отроковицу, ничего, как и они сами, не читающую, кроме Донцовой, которой, опять же, от Девушкиной прямым текстом переданы большое спасибо и низкий поклон, потому как, если бы не Дарья Аркадьевна, то мамзели в Марсели вообще ничего бы не читали и так бы и потонули до смерти в чатах да эсэмэсках.
Что же касается Лидии Девушкиной, то, вы, наверное, уже поняли, она-то как раз человек очень начитанный. И, как положено начитанному писателю постмодернистской эпохи, безостановочно жонглирующий интеллектом, играющий цитатами. Не зря же, в самом деле, Хёйзинга еще когда предъявил нам человека играющего. Так вот, играет автор разбираемой повести без перерыва: то в Бунина, то в Достоевского, то в Сартра, то в речения православных батюшек... И, натурально, все они, цитируемые, говоря вроде бы одно и то же - про смысл жизни, как и положено в наших русских разговорах, друг друга напрочь опровергают, а то еще и обличают. И во всей этой мешанине бедная Жулька Липатова должна разобраться. А оно ей надо?
Вы правы, читатель, оно ей на фиг не надо. Ей надо хорошего мужика найти, с мамашкой разобраться и курского папахена если не вернуть, то хоть по мобиле утешить, потому - хороший он у нее, папахен, пусть любимого Юлькиного пса Васю и не уберег.
Вот про это, если обойтись без цитат, в общем-то, и рассказывает книжка Лидии Девушкиной, каковую читать вовсе не обязательно. И не потому, что она так уж дурна. Нет, она вовсе не дурна. Она - как все многие другие нонешние. Из тех, что назавтра забудутся, вопреки чрезмерному и, как обычно, прежде всего автопохвальному доброму напутствию в предисловии Г.М. Прашкевича (ну, Некрасов же он наш и Григорович - в одном лице), дескать, сами мы, того, проходим-с, "а наши книги остаются... Ваша книга... точно останется". Ну-ну, думаю я себе, уважаемый Геннадий Мартович, надо б встретиться этак через тысячу лет, там и посмотреть будем, что от кого останется. А теперь не о том бы думать надо, а о том, как бы сперва появиться-то, состояться.
Ведь что значит состояться, не мне же учить заслуженного беллетриста Новосибирской области.
Ну а что ж все-таки книжка Лидии Девушкиной, кокетливо ни на одном поле сего издания не указавшей своего отчества, отчего и приходится обращаться к ученой даме эдак запанибрата? Книжка Девушкиной есть диковатый на вкус компот из "Дневников Адриана Моула" Сью Таунсенд, чей успех уж тридцать лет не дает покоя начинающим сочинителям как пионерского, так и пенсионерского призыва, набоковской "Лолиты" и еще другой знаменитой "Тошноты" - Сартровой, а также неразменной для советского сознания монеты с профилем Хемингуэя имени Ремарка, ну и, конечно же, - в стилистике всех, кроме первой, мастодонтовской, бело-мамонтовой, волн русской эмиграции - неустанных философствований заграничных православных батюшек, бдящих над паствой своей не только на Закате Европы, но даже и в самой что ни на есть Европейской Ночи. Короче сказать - дамская и, увы, не первосортная беллетристика, каковая везде и во все времена, в общем-то, одинакова.
Резюмирую, друг мой, серьезный читатель, если ты один-одинешенек жив еще где-нибудь в Венецуэле: дневник сей писан не для тебя, хоть с языком там все в порядке - в массе ныне пишут много хуже. Просто ни про что она, вся эта эклектика, а потому зачем же на нее время тратить, лучше "Бедных людей" повторить. Иль перечесть "Женитьбу Фигаро".
".
«Настанет день - исчезну я.»
Год издания: 2011