ИНТЕРПРЕТАЦИИ
ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Русская лирика. Маленькая антология от Ломоносова до Пастернака
Святополк-Мирский Д.П.
/ Сост. Д.П. Святополк-Мирский. - Новосибирск: Изд-во "Свиньин и сыновья". -
292 с.
Год издания: 2010
Рецензент: Распопин В. Н.
Впервые эта книжка увидела свет в 1924 году, в Париже. Спустя пятьдесят пять лет она была переиздана Глебом Струве в Нью-Йорке. В России до сей поры не выходила никогда и, учитывая небольшие тиражы парижской и американской книжек, мало кому известна. Теперь, благодаря петербургскому литературоведу Е.Б. Белодубровскому и новосибирскому издательству "Свиньин и сыновья" мы получили тысячу экземпляров издания, почти идентичного первому, парижскому. Различие лишь в том, что добавлен второй титульный лист и большой заключительный очерк Белодубровского, рассказывающий об истории этой книги, её авторе-составителе и ряде других литераторов, в той или иной мере причастных к российской судьбе антологии.
Это же послесловие, вероятно, единственный факт, который может вызвать читательское недоумение или даже недовольство. Дело в том, что, как можно предполагать, знакомиться с этой книжкой станут немногие - те, кому интересен выбор и комментарий составителя, а также собиратели книжных раритетов. И если последним несколько сумбурная, гораздо больше внимания уделившая не Мирскому, а В.Ф. Маркову, Е.Г. Эткинду, Ю.Д. Левину и самому Е.Б. Белодубровскому, история, поведанная питерским литературоведом и собирателем книжных редкостей как-то чересчур панибратски, возможно, будет любопытна, то вот тем, кто ждал от автора послесловия стройной научно-популярной статьи, а получил мемуар в хлестаковском духе, придется обращаться за основательным материалам к другим источникам. Последнее вообще-то для нашего плюралистического времени и для современного книгоиздания не новость (и при наличии интернета - не проблема), однако издательство "Свиньин и сыновья" до сих пор такого рода плюрализма старалось избегать. Чтобы в том убедиться, достаточно вспомнить хотя бы во всех смыслах основательную "Историю русской литературы" того же Мирского, впервые вышедшую в маленьком новосибирском издательстве в 2005 году и с тех пор уже трижды переизданную.
Здесь же, как можно понять, редакторам книжки пришлось прибегнуть даже к вторжению в текст послесловия собственной ремаркой (хотя лучше бы они ограничились сноской), чтобы хоть как-то попытаться внести необходимую ясность в бурный словесный поток мемуариста.
Впрочем, это лишь частность. Всё остальное в книжке, как всегда у "Свиньина и сыновей", - на уровне. И переплет "под старину", и фотография оригинальной обложки парижского издания с сохранением даже издательского штампа, и, конечно, старая орфография, и хорошая бумага. Словом - издание почти идентичное оригинальному, с чего я и начал рецензию.
А теперь - о самой антологии. Вероятно, это была первая такого рода русская книжка, изданная за рубежом в ХХ веке. В каких условиях она составлялась, отчасти видно из скупых комментариев Д.П. Мирского, работавшего над антологией в Лондоне, где ему не были доступны многие необходимые источники. Насколько можно понять, ряд поэтических текстов он вообще приводит по памяти. Любопытно было бы проверить, насколько точно составитель цитирует те или иные источники, но для этого надо иметь доступ к поэтическим книгам, выходившим в XIX и начале ХХ века, ведь сравнивать тексты, составляющие антологию, с текстами советских и сегодняшних изданий классиков, некорректно, поскольку запоминал-то Дмитрий Петрович стихи по дореволюционным книгам, порой сильно отличающимся от позднейших, текстологически выверенных изданий.
Естественно, что в таких условиях Святополк-Мирский и помыслить не мог о достаточной полноте антологии, об издании монументального труда, вроде тех, что в советское время делал Н. Банников, а в постсоветское - Е. Евтушенко. Тем не менее его собрание ни в чём, помимо пресловутой полноты, помянутым фолиантам не уступает, напротив, пожалуй что, и превосходит их как своеобразием выбора поэтических текстов, так и, конечно, самым главным, ради чего такие авторские антологии создаются, - комментарием.
Столь глубоко, оригинально и в то же время лаконично, я бы сказал - афористично, как понимал и объяснял читателю русскую литературу князь Святополк-Мирский, никто из русских критиков ни до него, ни после него не делал. Литературоведы обычно очень многословны и часто косноязычны, критики же, как правило, или впадают в публицистичность, или слишком увлечены аксессуарами, забывая о главном. А главное в русской поэзии для Мирского начала 20-х годов - сама поэзия. Недаром книжка называется "Русская лирика", в ней представлены в некоторой степени жанр оды, но преимущественно элегии - во всей его полноте: от любовных, пейзажных миниатюр до философских и религиозных стихотворений лучших русских поэтов XVIII - начала XX века, вне зависимости от их социальной и политической ориентации.
Что это значит? Это значит, что поэзия самоценна. Это значит, что основные темы поэзии - жизнь и смерть, любовь и разлука, радость и скорбь бытия, одиночество и единение с мирозданием, доверительный, до последней глубины исчерпывающий разговор о себе и о Боге с Богом и с самим собой - неизменны с древности до современности, однако каждый настоящий поэт пишет так, как пишет только он, близкий всем своим поэтическим предкам и потомкам, но и совершенно от них отличный. Если говорить обо всем до самого конца, следует сказать: истинная поэзия - это не что иное, как сам поэт ("Я - поэт. Этим и интересен", - как писал Маяковский), его, по выражению Баратынского, лица необщее выраженье. И вот эту-то самоценность русской поэзии, а значит и каждого большого русского поэта антология и представляет весьма удачно - и оригинальными стихами, и оригинальным же комментарием составителя.
Кроме того, книжка Мирского преследует и отменно выполняет еще одну цель - показать русскую поэзию в развитии. Вот перед читателем стихи Ломоносова, Сумарокова, Капниста, Державина - то есть XVIII столетие, со всей его косноязычностью, но и во всем его буйстве, молодеческой удали первооткрывателей тогда ещё неведомых пространств русской поэтической речи. Вот, начиная с Дмитриева и Жуковского, "золотой", пушкинский, век. Вот, после Лермонтова и Тютчева, почти полный упадок шестидесятых - восьмидесятых годов, когда даже голоса подлинных талантов - Случевского, Плещеева, Апухтина (вовсе не включенного в антологию) - в спертом воздухе эпохи, что называется, "не звучали", теряясь среди хриплых соловьёв вроде Надсона. Вот - возрождение: символисты, акмеисты, Есенин, Маяковский и Пастернак.
Конечно, в антологии представлены далеко не все талантливые русские поэты, конечно, из представленных иные даны всего лишь одним стихотворением. И к тому же не лучшим! - могут добавить любители поэзии. И с этим нетрудно будет согласиться, потому что у каждого из нас свой Маяковский, свой Пастернак, своя Ахматова. Конечно, с какого-то имени любая антология должна начинаться и каким-то заканчиваться. Начав с Ломоносова, а не с Кантемира, скажем, Мирский заканчивает Пастернаком, а не Цветаевой, вовсе не представляет, например, Георгия Иванова или Ходасевича (а ведь какие поэты!). Почему? Потому что к 1924 году еще не успел узнать и полюбить Марину Ивановну? Скорее всего, ведь в дальнейшем он будет писать о Цветаевой много и хорошо, будет поддерживать ее и материально и творчески, словом - откроет для себя великого поэта. А что ж насчет Иванова и Ходасевича? Вряд ли дело в неимении под рукой текстов, проблемы с книгами касались скорее ранней поэзии, стихи же современников-эмигрантов можно было найти в прессе и периодике. Дело, наверное, в задаче. В задаче показать и развитие поэзии, и неизменность, если угодно, статичность ее сути. В том еще, что, по мысли Мирского, второстепенный, но истинный поэт уступает первостепенному, быть может, лишь в количестве влиятельных текстов, но не в качестве. Так, "В дороге" ("Утро туманное, утро седое...") Тургенева выдержит сравнение хоть с Лермонтовым, да хоть и самим Пушкиным, а стихи Кюхельбекера не хуже стихов Вяземского, во всяком случае оригинальнее. Так пишет Мирский, однако же в антологию Кюхельбекера не включает. Может быть, правда, за недоступностью в Лондоне его текстов.
Я позволил себе поразмышлять обо всем этом (а не позволил - и о многом другом) вовсе не потому, что хотел бы покрасоваться перед читателем, - нет, дело в том, что я прочел всю антологию, то есть заново перечитал сами стихи русских поэтов, а не только комментарии составителя и его вступительную статью, где он, кстати сказать, коротко, но исчерпывающе поясняет принципы составления сборника. И это-то чтение спровоцировало меня на некую рефлексию. Может быть, недостаточно внятную. Но о поэзии говорить нелегко, труднее, чем о прозе, и надо быть Дмитрием Петровичем Мирским, чтобы вас читали и стремились перечитывать спустя сто лет.
А перечитывать, право же, есть за что. Вот, просто для примера, совсем немногие фрагменты его афористических характеристик русских классиков, то есть тех авторов, о которых всегда писали и много и разнообразно (орфографию подлинника привожу в соответствие с современными нормами):
Это же послесловие, вероятно, единственный факт, который может вызвать читательское недоумение или даже недовольство. Дело в том, что, как можно предполагать, знакомиться с этой книжкой станут немногие - те, кому интересен выбор и комментарий составителя, а также собиратели книжных раритетов. И если последним несколько сумбурная, гораздо больше внимания уделившая не Мирскому, а В.Ф. Маркову, Е.Г. Эткинду, Ю.Д. Левину и самому Е.Б. Белодубровскому, история, поведанная питерским литературоведом и собирателем книжных редкостей как-то чересчур панибратски, возможно, будет любопытна, то вот тем, кто ждал от автора послесловия стройной научно-популярной статьи, а получил мемуар в хлестаковском духе, придется обращаться за основательным материалам к другим источникам. Последнее вообще-то для нашего плюралистического времени и для современного книгоиздания не новость (и при наличии интернета - не проблема), однако издательство "Свиньин и сыновья" до сих пор такого рода плюрализма старалось избегать. Чтобы в том убедиться, достаточно вспомнить хотя бы во всех смыслах основательную "Историю русской литературы" того же Мирского, впервые вышедшую в маленьком новосибирском издательстве в 2005 году и с тех пор уже трижды переизданную.
Здесь же, как можно понять, редакторам книжки пришлось прибегнуть даже к вторжению в текст послесловия собственной ремаркой (хотя лучше бы они ограничились сноской), чтобы хоть как-то попытаться внести необходимую ясность в бурный словесный поток мемуариста.
Впрочем, это лишь частность. Всё остальное в книжке, как всегда у "Свиньина и сыновей", - на уровне. И переплет "под старину", и фотография оригинальной обложки парижского издания с сохранением даже издательского штампа, и, конечно, старая орфография, и хорошая бумага. Словом - издание почти идентичное оригинальному, с чего я и начал рецензию. А теперь - о самой антологии. Вероятно, это была первая такого рода русская книжка, изданная за рубежом в ХХ веке. В каких условиях она составлялась, отчасти видно из скупых комментариев Д.П. Мирского, работавшего над антологией в Лондоне, где ему не были доступны многие необходимые источники. Насколько можно понять, ряд поэтических текстов он вообще приводит по памяти. Любопытно было бы проверить, насколько точно составитель цитирует те или иные источники, но для этого надо иметь доступ к поэтическим книгам, выходившим в XIX и начале ХХ века, ведь сравнивать тексты, составляющие антологию, с текстами советских и сегодняшних изданий классиков, некорректно, поскольку запоминал-то Дмитрий Петрович стихи по дореволюционным книгам, порой сильно отличающимся от позднейших, текстологически выверенных изданий.
Естественно, что в таких условиях Святополк-Мирский и помыслить не мог о достаточной полноте антологии, об издании монументального труда, вроде тех, что в советское время делал Н. Банников, а в постсоветское - Е. Евтушенко. Тем не менее его собрание ни в чём, помимо пресловутой полноты, помянутым фолиантам не уступает, напротив, пожалуй что, и превосходит их как своеобразием выбора поэтических текстов, так и, конечно, самым главным, ради чего такие авторские антологии создаются, - комментарием.
Столь глубоко, оригинально и в то же время лаконично, я бы сказал - афористично, как понимал и объяснял читателю русскую литературу князь Святополк-Мирский, никто из русских критиков ни до него, ни после него не делал. Литературоведы обычно очень многословны и часто косноязычны, критики же, как правило, или впадают в публицистичность, или слишком увлечены аксессуарами, забывая о главном. А главное в русской поэзии для Мирского начала 20-х годов - сама поэзия. Недаром книжка называется "Русская лирика", в ней представлены в некоторой степени жанр оды, но преимущественно элегии - во всей его полноте: от любовных, пейзажных миниатюр до философских и религиозных стихотворений лучших русских поэтов XVIII - начала XX века, вне зависимости от их социальной и политической ориентации.
Что это значит? Это значит, что поэзия самоценна. Это значит, что основные темы поэзии - жизнь и смерть, любовь и разлука, радость и скорбь бытия, одиночество и единение с мирозданием, доверительный, до последней глубины исчерпывающий разговор о себе и о Боге с Богом и с самим собой - неизменны с древности до современности, однако каждый настоящий поэт пишет так, как пишет только он, близкий всем своим поэтическим предкам и потомкам, но и совершенно от них отличный. Если говорить обо всем до самого конца, следует сказать: истинная поэзия - это не что иное, как сам поэт ("Я - поэт. Этим и интересен", - как писал Маяковский), его, по выражению Баратынского, лица необщее выраженье. И вот эту-то самоценность русской поэзии, а значит и каждого большого русского поэта антология и представляет весьма удачно - и оригинальными стихами, и оригинальным же комментарием составителя.
Кроме того, книжка Мирского преследует и отменно выполняет еще одну цель - показать русскую поэзию в развитии. Вот перед читателем стихи Ломоносова, Сумарокова, Капниста, Державина - то есть XVIII столетие, со всей его косноязычностью, но и во всем его буйстве, молодеческой удали первооткрывателей тогда ещё неведомых пространств русской поэтической речи. Вот, начиная с Дмитриева и Жуковского, "золотой", пушкинский, век. Вот, после Лермонтова и Тютчева, почти полный упадок шестидесятых - восьмидесятых годов, когда даже голоса подлинных талантов - Случевского, Плещеева, Апухтина (вовсе не включенного в антологию) - в спертом воздухе эпохи, что называется, "не звучали", теряясь среди хриплых соловьёв вроде Надсона. Вот - возрождение: символисты, акмеисты, Есенин, Маяковский и Пастернак.
Конечно, в антологии представлены далеко не все талантливые русские поэты, конечно, из представленных иные даны всего лишь одним стихотворением. И к тому же не лучшим! - могут добавить любители поэзии. И с этим нетрудно будет согласиться, потому что у каждого из нас свой Маяковский, свой Пастернак, своя Ахматова. Конечно, с какого-то имени любая антология должна начинаться и каким-то заканчиваться. Начав с Ломоносова, а не с Кантемира, скажем, Мирский заканчивает Пастернаком, а не Цветаевой, вовсе не представляет, например, Георгия Иванова или Ходасевича (а ведь какие поэты!). Почему? Потому что к 1924 году еще не успел узнать и полюбить Марину Ивановну? Скорее всего, ведь в дальнейшем он будет писать о Цветаевой много и хорошо, будет поддерживать ее и материально и творчески, словом - откроет для себя великого поэта. А что ж насчет Иванова и Ходасевича? Вряд ли дело в неимении под рукой текстов, проблемы с книгами касались скорее ранней поэзии, стихи же современников-эмигрантов можно было найти в прессе и периодике. Дело, наверное, в задаче. В задаче показать и развитие поэзии, и неизменность, если угодно, статичность ее сути. В том еще, что, по мысли Мирского, второстепенный, но истинный поэт уступает первостепенному, быть может, лишь в количестве влиятельных текстов, но не в качестве. Так, "В дороге" ("Утро туманное, утро седое...") Тургенева выдержит сравнение хоть с Лермонтовым, да хоть и самим Пушкиным, а стихи Кюхельбекера не хуже стихов Вяземского, во всяком случае оригинальнее. Так пишет Мирский, однако же в антологию Кюхельбекера не включает. Может быть, правда, за недоступностью в Лондоне его текстов.
Я позволил себе поразмышлять обо всем этом (а не позволил - и о многом другом) вовсе не потому, что хотел бы покрасоваться перед читателем, - нет, дело в том, что я прочел всю антологию, то есть заново перечитал сами стихи русских поэтов, а не только комментарии составителя и его вступительную статью, где он, кстати сказать, коротко, но исчерпывающе поясняет принципы составления сборника. И это-то чтение спровоцировало меня на некую рефлексию. Может быть, недостаточно внятную. Но о поэзии говорить нелегко, труднее, чем о прозе, и надо быть Дмитрием Петровичем Мирским, чтобы вас читали и стремились перечитывать спустя сто лет.
А перечитывать, право же, есть за что. Вот, просто для примера, совсем немногие фрагменты его афористических характеристик русских классиков, то есть тех авторов, о которых всегда писали и много и разнообразно (орфографию подлинника привожу в соответствие с современными нормами):
Д.В. Давыдов. "Личность Давыдова, одинаково оригинальная в военном деле и в поэзии, сильно поразила воображение его современников… Сам Давыдов искусно эксплуатировал свою военную славу для поднятия литературной… Наиболее популярны и известны "гусарские" стихи Давыдова. Но кроме них он писал и сентиментально-элегические, отличавшиеся от обычных элегий 20-х годов живостью и импульсивностью его "порывистого, несвязного стиха".
А.С. Пушкин. "Пушкинисты прежних поколений занимались главным образом вопросами биографии, которая разработана хорошо, но только монографически. Жизнь Пушкина еще не написана. Что же касается "критики", то она оставалась чисто субъективной. При этом лишь очень немногие критики XIX века имели какие-нибудь личные данные для суждения о Пушкине (прежде всего Анненков). Статьи Ап. Григорьева и Достоевского гениальны, но ничего не говорят о Пушкине. Все остальное, за редкими исключениями – скучнейшее словоблудие".
Е.А. Баратынский. "Баратынский был тесней, чем Пушкин, связан с XVIII в., и мысль, сначала в форме остроумия, потом в более философской форме метафизического раздумья - центральный нерв его поэзии. "Он у нас оригинален, ибо мыслит; он был бы оригинален и везде, ибо мыслит по-своему, правильно и независимо" (Пушкин). Но оригинален он и как мастер: именно благодаря этому вездесущему токсину мысли, проникающему насквозь все его искусство. Стих Баратынского жестче пушкинского и отличается предельной крепостью и насыщенностью. Идеалистическая критика 30-40-х годов, подменившая мысль идеями, не могла любить Баратынского. Статья Белинского о Баратынском – лучший козырь в руках всякого врага этого критика… Популярность его и теперь остается ограниченной, но для немногих он один из самых нужных и действенных поэтов прошлого".
А.Н. Майков. "Майкова его современники были склонны ставить выше и Фета и Некрасова. Многие стихи его вошли в самые известные официальные хрестоматии. Писарев, презиравший всех стихотворцев, делал исключение для Майкова. Теперь он может считаться почти забытым поэтом. Самодовольная важность его "идейности", эклектизм его вкуса, нейтральность словесной ткани делают его почти пустым местом для современного читателя. Майков вполне осуществил идеал поэта "по Белинскому" с его "художественностью", "мышлением образами" и уважением к общественности… Как поэт, живший в упадочное время, Майков представлял собой типичный пример обратного развития: лучшие его стихи самые ранние, в них еще есть работа и ремесло, хотя слово уже низведено на вспомогательную роль, и "мышление образами" на первом плане".
Я.П. Полонский. "Полонский, в отличие от Майкова, был с головы до ног поэт Божьей милостью. Как романтический поэт, он почти равен Лермонтову; через того же Лермонтова он что-то смутно подслушал у самого Пушкина. Но, в отличие от Фета и Некрасова, Полонский не был "автономичен", он не верил в себя; он постоянно оглядывался на каких-то интеллигентских судей, а не шел прямо собственным путем… Полонский, имевший огромное, близкое опять же к Лермонтову, природное мастерство, совсем не был работником: его поэзия вполне наивна и хотя не в такой мере, как Майков, он тоже представляет явление обратного развития. Почти все ценное написано им до 40 лет; дальше идет старческая болтовня…"
О.Э. Мандельштам. "Своеобразный поэт с очень "необщим выражением"; основная линия его творчества ведет к возрождению классической оды, ломоносовской риторики большого стиля. Но своеобразное косноязычие мешает Мандельштаму выдержать свое красноречие. В отдельных стихах, двустишиях, строфах почти сравнимый с Расином - Мандельштам беспомощен в композиции больших масс. Получается перебойное мелькание ряда риторических планов, напоминающее кубистическую картину".
Завершая разговор, хочу добавить вот что, и отнюдь не для того, чтобы лишний раз отрекламировать новинки знакомого издателя - на мой взгляд, они в такой акции не нуждаются. Если молодой любознательный читатель, неравнодушный к нашей литературе и ее истории, поспешит приобрести эту новую старую книжку, а к тому же не поскупится и на объемистую "Историю русской литературы" Д.П. Святополк-Мирского (хоть одно из четырех "свиньинских" изданий, выпущенных за последние пять лет, непременно найдется в магазинах), у него навсегда появятся спутники из тех, что Дмитрий Мережковский называл вечными, то есть те, с кем никогда не скучно и без кого мир уж точно - не полный.
Ну а в том, что такое возможно, заслуга не только пишущих, но и издающих, в данном случае -скромного по возможностям, однако легких путей никогда не выбирающего новосибирского издательства "Свиньин и сыновья".
«Русская лирика. Маленькая антология от Ломоносова до Пастернака»
Год издания: 2010
Новые публикации
18.07.2024
13.06.2024
