ИНТЕРПРЕТАЦИИ
ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Повседневная жизнь Дюма и его героев
Драйтова Э.М.
М.: Молодая гвардия. - 506 с. ("Живая история. Повседневная жизнь человечества")
Год издания: 2005
Рецензент: Распопин В. Н.
С книгами "молодогвардейской" серии "Повседневная жизнь человечества" я уже не раз знакомил читателей. Серия неровная, однако без всяких сомнений
интересная и полезная для тех, кто любит историю, культуру, книгу как таковую.
Вышедший в 2005 году труд активного члена РОДАД (Российского общества друзей Александра Дюма), замечательного писателя, переводчика и литературного критика Элины Михайловны Драйтовой (1956 - 2006), ранее переведшей на русский язык очень интересные книги французских историков Э. Поньона "Повседневная жизнь Европы в 1000 году", Р. Этьена "Юлий Цезарь", Ж.-К. Птифиса "Истинный д`Артаньян", относится, на мой взгляд, к лучшим изданиям серии, поскольку живо, толково и обстоятельно рассказывает не только о повседневной жизни одного из самых востребованных классиков мировой литературы, но и его бессмертных героев. Учитывая же то обстоятельство, что героев этих великое множество, ибо Дюма написал великое множество книг, то есть создал великое множество миров, и что герои эти во всей полноте представляют историю Франции (да и не одной только Франции, но едва ли не всей Европы) на протяжении нескольких столетий, можно сказать, что труд Элины Драйтовой уникален, по крайней мере, в рамках серии "Повседневная жизнь человечества".
Подводя итоги всему, что рассказано на пятистах страницах книги, автор пишет в "Послесловии": "...наша книга отнюдь не является глубоким исследованием, серьезным научным анализом творчества Александра Дюма. Она скорее тяготеет к любимому писателем жанру "болтовни с читателем". И написана она в первую очередь для того, чтобы напомнить о замечательных произведениях Дюма, о его жизни, о том, что бывают вещи, которые фактически сопровождают нас всю жизнь, но всерьез нами не воспринимаются" (С. 495). Вот это последнее "сопровождают всю жизнь, но не воспринимаются всерьез" и представляется, пожалуй, главной целью, так сказать, сверхзадачей автора, отдающего дань признательности писателю, благодаря которому наша собственная повседневная жизнь делается благороднее, возвышеннее, интереснее и одухотвореннее. Да, именно так - одухотвореннее, пусть и скривят презрительно губы в ответ почитающие себя высоколобыми эстеты и иные записные литературоведы, давно разучившиеся говорить нормальным человеческим языком, да и занимающиеся-то, пожалуй, не столько литературой, сколько собственными домыслами о том, что в анализируемых ими текстах отродясь не ночевало.
Оставим, впрочем, литературоведам литературоведово и вернемся к Дюма, всю жизнь великим талантом и тяжким трудом доказывавшему высоколобым то, что читатель понял и признал сразу: он - большой писатель. Надо ли это доказывать здесь мне, еще мальчишкой полюбившему книги Дюма, правда, не больше, чем книги многих других писателей, зато, в отличие от многих других книг, навсегда? Надо ли доказывать и можно ли вообще доказать что-нибудь тем, кто не согласен априори, не согласен из принципа, не согласен, невзирая ни на какие доводы? Думаю: не надо, думаю, что писатель, чьи книги читают и перечитывают все (даже и те, кто заявляет, что не собирается читать это "нагромождение ерунды"), равно как, например, режиссер, чьи фильмы смотрят и пересматривают все, хотим мы это признавать или не хотим, несомненно, классик, если, как в случае с Дюма, это происходит и спустя многие годы после того, как схлынула первая волна популярности текста.
Кстати сказать, почему мы относим к классикам только тех мастеров слова, кисти, резца и проч., кто задавался "проклятыми вопросами"? И еще более кстати спросить, кто это раз и навсегда решил, что в книгах Дюма нет пресловутых "проклятых вопросов". Разве выбор между жизнью и смертью, предательством и заступничеством, служением и свободой, принесением в жертву соседа и самопожертвованием - не "проклятые вопросы"; разве жизнь авантюриста менее интересна, ценна и поучительна, нежели жизнь "подпольного", "лишнего" и какого еще там, господа литературоведы, человека? Разве д`Артаньян, Шико, Эдмон Дантес менее правдоподобны и художественно убедительны, чем Растиньяк, Дюруа и весь выводок Ругонов вкупе с Маккарами? И еще вопрос, может быть, и главный, по крайней мере, для тех, кто интересовался проблемой: разве яркого положительного героя создать легче, чем отрицательного? Уверяю: любой "стопроцентный" для высоколобого литературоведа классик ответил бы одним словом: "Наоборот!"
Вот это всё и доказывает в своей книге Элина Драйтова, филигранно нанизывая на крепкую нить главной темы цитаты из романов великого Дюма, писавшего, конечно же, не только о героической, но и о повседневной жизни не одних только авантюристов, королей и коннетаблей, но и обычных, столь любимых критиками "маленьких" людей - лавочников, моряков, слуг, телеграфистов, которые отнюдь не всегда очертя голову бросаются на подвиги. Иные и всю жизнь проживают так, как большинство из нас, - совершая скромные поступки, делая свой никому не заметный выбор, не задумываясь о смысле бытия.
Из этих доказательств и вырастает истинная и одновременно мифологическая фигура Дюма в полный рост. А он, Дюма, - на самом-то деле гораздо больше, чем сочинитель авантюрных или даже исторических романов (последнее же, то, что приключенческие романы Дюма глубоко историчны, а порой и предельно точны, кстати, блестяще доказано в книге Драйтовой). Он, Дюма, - воистину и оживший персонаж эпоса Рабле, и неутомимый путешественник, умеющий точно и во всех подробностях оценить и описать чужую жизнь, и неунывающий весельчак, и женолюб, и гастроном, и свободный художник, и - более того - оказывается, вполне серьезный мыслитель, адепт философской идеи провиденциализма, согласно которой "…за всеми поступками и происшествиями <стоит> некий вселенский механизм равновесия, нечто охраняющее мировую гармонию и строящее судьбу людей на основе их собственных поступков… Провидение - не Рок с его неизменяемой изначально заданной судьбой, тяготеющей над человеком. Судьба, создаваемая Провидением, способна меняться в зависимости от изменений, происходящих с человеческой личностью, с переоценкой человеком былых ценностей и поступков. Провидение… - это механизм гомеостаза Вселенной, та сверхчеловеческая сила, которая сохраняет единство и вечность мира, пресекая разрушительные тенденции и способствуя тем, что ведут к его целостности" (С. 31 - 32).
Вот так-то!.. Кстати сказать, теория провиденциализма, весьма популярная во времена Дюма, повлияла отнюдь не только на его воображение и творчество, породив праведного мстителя Монте-Кристо (да ведь и другие его герои, тот же, например, д`Артаньян, вроде бы оставаясь неизменными носителями определенных ярких качеств, на самом-то деле от приключения к приключению, меняются, растут, угадывают и осмысляют свое предназначение на земле, словом, на наших глазах становятся самими собой, отчего, собственно, и не стареют, не надоедают нам, поколение за поколением покоряя читателей), но и до сих пор продолжает воздействовать на писательские умы. Что, например, как не Провидение, разрушает планы, а то и отбирает самоё жизнь у персонажей классической повести зрелых Стругацких "За миллиард лет до конца света"?..
Словом, "Повседневная жизнь Дюма и его героев", подробнейшим образом рассказывающая о жизни горожан и селян, о дворянстве, духовенстве, крестьянстве, купечестве, о мужчинах и женщинах, о господах и слугах, даже о неграх (подобно нашему Пушкину, Дюма, как известно, был внуком негритянки и французского дворянина), а также о медицине и магии, о театре и одежде, о еде и охоте, о собаках и обезьянах, о стерляжьей ухе и печеных рябчиках, о политике и литературе, о том, что "Дюма в России - больше, чем Дюма" и цитирующая добрых полсотни хрестоматийных и малоизвестных произведений писателя, - с замечательной полнотой и еще более замечательной легкостью изложения, можно сказать, достойной пера главного героя книги, воссоздает и оригинальный, совсем не привычный образ этого неутомимого творца художественных миров, главным из которых, несомненно, был его собственный мир, и быт человеческий (как подлинный, так и "переписанный" романтическим пером Дюма) на протяжении едва ли не половины тысячелетия.
Вывод, если он еще нужен: превосходная книга, полновесный итог, к сожалению, слишком короткой творческой жизни замечательного отечественного литератора и - еще один, на этот раз российский, памятник великому французу, который для нас уж точно больше, чем француз, важнее, чем классик и, несомненно, ближе, чем родной.
Однако так ли это было всегда, да и вообще - так ли это? Увы…
Вышедший в 2005 году труд активного члена РОДАД (Российского общества друзей Александра Дюма), замечательного писателя, переводчика и литературного критика Элины Михайловны Драйтовой (1956 - 2006), ранее переведшей на русский язык очень интересные книги французских историков Э. Поньона "Повседневная жизнь Европы в 1000 году", Р. Этьена "Юлий Цезарь", Ж.-К. Птифиса "Истинный д`Артаньян", относится, на мой взгляд, к лучшим изданиям серии, поскольку живо, толково и обстоятельно рассказывает не только о повседневной жизни одного из самых востребованных классиков мировой литературы, но и его бессмертных героев. Учитывая же то обстоятельство, что героев этих великое множество, ибо Дюма написал великое множество книг, то есть создал великое множество миров, и что герои эти во всей полноте представляют историю Франции (да и не одной только Франции, но едва ли не всей Европы) на протяжении нескольких столетий, можно сказать, что труд Элины Драйтовой уникален, по крайней мере, в рамках серии "Повседневная жизнь человечества".
Подводя итоги всему, что рассказано на пятистах страницах книги, автор пишет в "Послесловии": "...наша книга отнюдь не является глубоким исследованием, серьезным научным анализом творчества Александра Дюма. Она скорее тяготеет к любимому писателем жанру "болтовни с читателем". И написана она в первую очередь для того, чтобы напомнить о замечательных произведениях Дюма, о его жизни, о том, что бывают вещи, которые фактически сопровождают нас всю жизнь, но всерьез нами не воспринимаются" (С. 495). Вот это последнее "сопровождают всю жизнь, но не воспринимаются всерьез" и представляется, пожалуй, главной целью, так сказать, сверхзадачей автора, отдающего дань признательности писателю, благодаря которому наша собственная повседневная жизнь делается благороднее, возвышеннее, интереснее и одухотвореннее. Да, именно так - одухотвореннее, пусть и скривят презрительно губы в ответ почитающие себя высоколобыми эстеты и иные записные литературоведы, давно разучившиеся говорить нормальным человеческим языком, да и занимающиеся-то, пожалуй, не столько литературой, сколько собственными домыслами о том, что в анализируемых ими текстах отродясь не ночевало.
Оставим, впрочем, литературоведам литературоведово и вернемся к Дюма, всю жизнь великим талантом и тяжким трудом доказывавшему высоколобым то, что читатель понял и признал сразу: он - большой писатель. Надо ли это доказывать здесь мне, еще мальчишкой полюбившему книги Дюма, правда, не больше, чем книги многих других писателей, зато, в отличие от многих других книг, навсегда? Надо ли доказывать и можно ли вообще доказать что-нибудь тем, кто не согласен априори, не согласен из принципа, не согласен, невзирая ни на какие доводы? Думаю: не надо, думаю, что писатель, чьи книги читают и перечитывают все (даже и те, кто заявляет, что не собирается читать это "нагромождение ерунды"), равно как, например, режиссер, чьи фильмы смотрят и пересматривают все, хотим мы это признавать или не хотим, несомненно, классик, если, как в случае с Дюма, это происходит и спустя многие годы после того, как схлынула первая волна популярности текста.
Кстати сказать, почему мы относим к классикам только тех мастеров слова, кисти, резца и проч., кто задавался "проклятыми вопросами"? И еще более кстати спросить, кто это раз и навсегда решил, что в книгах Дюма нет пресловутых "проклятых вопросов". Разве выбор между жизнью и смертью, предательством и заступничеством, служением и свободой, принесением в жертву соседа и самопожертвованием - не "проклятые вопросы"; разве жизнь авантюриста менее интересна, ценна и поучительна, нежели жизнь "подпольного", "лишнего" и какого еще там, господа литературоведы, человека? Разве д`Артаньян, Шико, Эдмон Дантес менее правдоподобны и художественно убедительны, чем Растиньяк, Дюруа и весь выводок Ругонов вкупе с Маккарами? И еще вопрос, может быть, и главный, по крайней мере, для тех, кто интересовался проблемой: разве яркого положительного героя создать легче, чем отрицательного? Уверяю: любой "стопроцентный" для высоколобого литературоведа классик ответил бы одним словом: "Наоборот!"
Вот это всё и доказывает в своей книге Элина Драйтова, филигранно нанизывая на крепкую нить главной темы цитаты из романов великого Дюма, писавшего, конечно же, не только о героической, но и о повседневной жизни не одних только авантюристов, королей и коннетаблей, но и обычных, столь любимых критиками "маленьких" людей - лавочников, моряков, слуг, телеграфистов, которые отнюдь не всегда очертя голову бросаются на подвиги. Иные и всю жизнь проживают так, как большинство из нас, - совершая скромные поступки, делая свой никому не заметный выбор, не задумываясь о смысле бытия.
Из этих доказательств и вырастает истинная и одновременно мифологическая фигура Дюма в полный рост. А он, Дюма, - на самом-то деле гораздо больше, чем сочинитель авантюрных или даже исторических романов (последнее же, то, что приключенческие романы Дюма глубоко историчны, а порой и предельно точны, кстати, блестяще доказано в книге Драйтовой). Он, Дюма, - воистину и оживший персонаж эпоса Рабле, и неутомимый путешественник, умеющий точно и во всех подробностях оценить и описать чужую жизнь, и неунывающий весельчак, и женолюб, и гастроном, и свободный художник, и - более того - оказывается, вполне серьезный мыслитель, адепт философской идеи провиденциализма, согласно которой "…за всеми поступками и происшествиями <стоит> некий вселенский механизм равновесия, нечто охраняющее мировую гармонию и строящее судьбу людей на основе их собственных поступков… Провидение - не Рок с его неизменяемой изначально заданной судьбой, тяготеющей над человеком. Судьба, создаваемая Провидением, способна меняться в зависимости от изменений, происходящих с человеческой личностью, с переоценкой человеком былых ценностей и поступков. Провидение… - это механизм гомеостаза Вселенной, та сверхчеловеческая сила, которая сохраняет единство и вечность мира, пресекая разрушительные тенденции и способствуя тем, что ведут к его целостности" (С. 31 - 32).
Вот так-то!.. Кстати сказать, теория провиденциализма, весьма популярная во времена Дюма, повлияла отнюдь не только на его воображение и творчество, породив праведного мстителя Монте-Кристо (да ведь и другие его герои, тот же, например, д`Артаньян, вроде бы оставаясь неизменными носителями определенных ярких качеств, на самом-то деле от приключения к приключению, меняются, растут, угадывают и осмысляют свое предназначение на земле, словом, на наших глазах становятся самими собой, отчего, собственно, и не стареют, не надоедают нам, поколение за поколением покоряя читателей), но и до сих пор продолжает воздействовать на писательские умы. Что, например, как не Провидение, разрушает планы, а то и отбирает самоё жизнь у персонажей классической повести зрелых Стругацких "За миллиард лет до конца света"?..
Словом, "Повседневная жизнь Дюма и его героев", подробнейшим образом рассказывающая о жизни горожан и селян, о дворянстве, духовенстве, крестьянстве, купечестве, о мужчинах и женщинах, о господах и слугах, даже о неграх (подобно нашему Пушкину, Дюма, как известно, был внуком негритянки и французского дворянина), а также о медицине и магии, о театре и одежде, о еде и охоте, о собаках и обезьянах, о стерляжьей ухе и печеных рябчиках, о политике и литературе, о том, что "Дюма в России - больше, чем Дюма" и цитирующая добрых полсотни хрестоматийных и малоизвестных произведений писателя, - с замечательной полнотой и еще более замечательной легкостью изложения, можно сказать, достойной пера главного героя книги, воссоздает и оригинальный, совсем не привычный образ этого неутомимого творца художественных миров, главным из которых, несомненно, был его собственный мир, и быт человеческий (как подлинный, так и "переписанный" романтическим пером Дюма) на протяжении едва ли не половины тысячелетия.
Вывод, если он еще нужен: превосходная книга, полновесный итог, к сожалению, слишком короткой творческой жизни замечательного отечественного литератора и - еще один, на этот раз российский, памятник великому французу, который для нас уж точно больше, чем француз, важнее, чем классик и, несомненно, ближе, чем родной.
Однако так ли это было всегда, да и вообще - так ли это? Увы…
Впрочем, отвечу лучше цитатой из рецензируемой книги, как мне кажется, наизамечательнейшим
образом иллюстрирующей основную мысль этой моей статьи, а перед тем еще раз порекомендую
читателю непременно познакомиться с "Повседневной жизнью Дюма и его героев" Элины
Драйтовой без чьего бы то ни было посредничества. Итак, цитата напоследок.
"Грустно, что прогрессивные российские литераторы… отнеслись к Дюма неприязненно (речь идет о реакции литературной общественности на приезд Дюма в Россию в конце 50-х гг. XIX века. - В.Р.). Во-первых, видимо, из ненависти к офранцуживанию России. Во-вторых, наверное, потому, что Дюма никого не обличал! Гоголя, например, беспокоило, что успех французской мелодрамы почти не оставляет в театре места для сатирических комедий. Герцен не сошелся с Дюма в оценке Великой французской революции. Достоевский с удовольствием читал Дюма, но, в противовес критикам, осуждавшим романиста за многословие и отсутствие эстетического подхода к тексту, называл его книги "торжеством формы над глубиной содержания". При этом Федор Михайлович считал все же, что "каждый из романистов должен знать его [Дюма] сердцем". А.П. Чехов же, напротив, не видя в романах Дюма никакого "торжества формы", настаивал на том, чтобы при издании на русском языке у Суворина романы были жесточайшим образом сокращены, и даже сам взялся за их урезывание. Сохранился шарж на Чехова, сделанный актером П.М. Свободиным. На рисунке Чехов изображен вычеркивающим целые страницы из "Графа Монте-Кристо", а стоящий за его спиной Дюма - проливающим горькие слезы.
Наверное, создатели национальной литературы вправе быть строгими ко всему, что не соответствует их пониманию глубины содержания и эстетики текста. Однако, думается, иногда, отстаивая свою точку зрения, они просто не видят достоинств, которые не вписываются в их жесткие и заранее заданные системы ценностей" (С. 487).
Ох, уж это политкорректное "иногда"!..
"Грустно, что прогрессивные российские литераторы… отнеслись к Дюма неприязненно (речь идет о реакции литературной общественности на приезд Дюма в Россию в конце 50-х гг. XIX века. - В.Р.). Во-первых, видимо, из ненависти к офранцуживанию России. Во-вторых, наверное, потому, что Дюма никого не обличал! Гоголя, например, беспокоило, что успех французской мелодрамы почти не оставляет в театре места для сатирических комедий. Герцен не сошелся с Дюма в оценке Великой французской революции. Достоевский с удовольствием читал Дюма, но, в противовес критикам, осуждавшим романиста за многословие и отсутствие эстетического подхода к тексту, называл его книги "торжеством формы над глубиной содержания". При этом Федор Михайлович считал все же, что "каждый из романистов должен знать его [Дюма] сердцем". А.П. Чехов же, напротив, не видя в романах Дюма никакого "торжества формы", настаивал на том, чтобы при издании на русском языке у Суворина романы были жесточайшим образом сокращены, и даже сам взялся за их урезывание. Сохранился шарж на Чехова, сделанный актером П.М. Свободиным. На рисунке Чехов изображен вычеркивающим целые страницы из "Графа Монте-Кристо", а стоящий за его спиной Дюма - проливающим горькие слезы.
Наверное, создатели национальной литературы вправе быть строгими ко всему, что не соответствует их пониманию глубины содержания и эстетики текста. Однако, думается, иногда, отстаивая свою точку зрения, они просто не видят достоинств, которые не вписываются в их жесткие и заранее заданные системы ценностей" (С. 487).
Ох, уж это политкорректное "иногда"!..
«Повседневная жизнь Дюма и его героев»
Год издания: 2005
Новые публикации
18.07.2024
13.06.2024
