С тем же успехом можно было бы обозначить жанр этого фильма самого знаменитого авангардиста второй половины ХХ века и одновременно крупнейшего художника европейского авторского кино Жана-Люка Годара как, например, сатирическую мелодраму или даже ироническую драму. По сути это и то, и другое, и третье, уложенное в поджанр "кино о кино", или шире - кино об искусстве и творце в "безумном мире". Перекликаясь с давним соратником по "новой волне", Франсуа Трюффо, в 1973 г. снявшим образцовую ленту в этом поджанре, "Американская ночь", и предвосхищая визуальные красоты Дерека Джармена, Годар в этой короткой ленте ухитряется выступить, пожалуй, во всех своих основных ипостасях - и как вдохновенный художник, и как злободневный публицист, и как социальный психолог, и как несгибаемый борец-новатор, и как знаток и пропагандист высокого кино.
Первое, что бросается в глаза при просмотре картины, - перекличка с Трюффо, а когда на экране появляется Ежи Радзивилович, исполняющий роль режиссёра мучительно снимаемой картины "Страсть" (здесь, в названии годаровской ленты, понятие "страсть" используется в обоих своих значениях - и как страсть любовная, и - больше - как "страсти по..."), фильма, выстраиваемого на приёме оживления полотен великих живописцев (Рембрандта, Делакруа, Гойи и др.), - становится очевидна перекличка и с истинным первоисточником - лентой Федерико Феллини "8 1/2". Радзивилович играет, конечно, другого человека: и похожего на того, что исполнял Мастроянни, и отличного от него иной циничностью, иным происхождением, иными даже заботами. Разве что боль у них общая - невылупляющийся цыплёнок фильма из такого, казалось бы, идеального яйца творческого замысла.
Опустошённый "сладкой жизнью" и бесчисленными романами, изолгавшийся Гвидо Мастроянни снимает, в отличие от героя Радзивиловича, дома, дома побеждает и терпит поражения. Годаровский герой - поляк, снимает в Париже, на дворе 1982 год, польская "Солидарность", о которой неустанно трещат средства информации и болтают окружающие. Для Гвидо, как и для самого Феллини, работать и жить где-нибудь, кроме "Чинечитты" немыслимо; для персонажа Радзивиловича, пожалуй, немыслимо вернуться домой, где ему не то что работать - и жить не дадут. Тем не менее в открытом финале картины он домой всё-таки возвращается, но КАК!..
Феллиниевский Гвидо терпел поражение - и побеждал, то есть возвращался к жизни и работе благодаря кровной связи с родиной и всем своим милым, надоевшим, болтливым, жизнелюбивым, сумасшедшим друзьям и подругам из киношного окружения, может быть, даже благодаря бесчисленным любовницам, ни одну из которых он не любил - и любил всех. Годаровский герой побеждает - и терпит поражение, однако не тотальное, не окончательное - как раз наоборот потому, что для него, поляка, человека из соцлагеря, всё в Париже чужое, все чужие, сам он едва ли не разрекламированный нонсенс в этом мире, а поэтому именно и любопытен всем этим кино-и прочим дивам. Родить фильм для него - значит как раз отказаться от надежды угадать, угодить, отдаться в правильные объятия. И когда он, казалось бы, тоже запутавшийся в женщинах, но уж точно никого любящий, потому что всем здесь чужой и полюбить ему, в сущности, некого, когда он это окончательно понимает, когда отказывается от денег и страсти владелицы отеля (Х. Шигулла), желающей вложить состояние в будущую кинематографическую славу, а заодно и от кажущегося подлинным чувства скромной фабричной работницы, проявляющей, однако, недюжинное упорство то ли в желании принадлежать режиссёру, то ли - что всё-таки скорее - в желании с его помощью сделать артистическую карьеру, освободиться от опостылевшей малооплачиваемой работы на фабрике (И. Юппер) - бросает и фильм, и Париж, садится за руль чужого автомобиля и уезжает на родину, прихватив по пути, кажется, по-настоящему влюблённую в него юную уборщицу гостиницы.
Правда, эта самая уборщица всю дорогу соблазняла его своими статями, не меньше прочих надеясь пройти кастинг, правда, автомобиль режиссёра на пути в Польшу опережает другая машина, в которой едут - за ним! - владелица отеля и фабричная работница, неожиданно отхватившая немалое наследство, правда, с трудом народившийся, но несомненно оригинальный "цыплёнок" пробил-таки дорогу в Америку... Впрочем, это уже, вероятно, совсем другая история, которую каждый из зрителей годаровской киноповести может вообразить самостоятельно.
Кино о кино, стало быть?.. Не только. На скромном по продолжительности пространстве фильма Годар успевает рассказать о человеке и времени, о временном и о вечном, о великой битве страстей, полем боя которой служит душа человека, мечущегося между желанием творить и желанием жить, что в случае творца - "две вещи несовместные", и, конечно, вслед Феллини и Трюффо, одновременно поклясться в любви к кинематографу и проклясть его же, свободное и всяческие свободы убивающее, выматывающее из художника жилы и высасывающее из него живую человеческую душу.
И в заключение: если будете смотреть этот фильм, намеренно статичный, картинный (в тех эпизодах, где показывается собственно творческий процесс работы режиссёра-живописца) и в то же время совершенно хаотичный, как телетайпная новостная лента (то есть не линейный по-голливудски, не вдруг понятный, а пробирающийся к зрительскому осмыслению как бы нехотя, исподволь, кружа и отступая от основного сюжета, смонтированный штрихообразно), не торопитесь с напрашивающимся в первые полчаса выводом: "Что за!..", не выключайте телевизор. Все мучения, всё ваше терпение скоро окупится сторицей - мысли и чувства, идеи и образы Годара воспринимаются не сразу, зато врезаются в душу навсегда.
Фильм «СТРАСТЬ (Ж.-Л. Годар) (A PASSION)»
Год выпуска: 1982
А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я Прочие