Сказка и быль: история русской детской литературы

 

Уникальность книги в том, что, уложившись менее чем в шестьсот страниц убористого текста, Бен Хеллман не просто дал ясную и полную хронологическую картину русской детской литературы, но дал ее в лицах – авторских и собственно книжных, то есть дал ясные и точные характеристики ее героев и событий. Безусловно, его характеристики в основном верны. Столь же безусловно - иные спорны.

 

Последнее совершенно естественно – перед нами не математические аксиомы, а гуманитарный труд, представляющий размышления ученого сугубо западного воспитания и образа мышления, с одной стороны, глубокого заинтересованного предметом своего исследования, а, пожалуй, даже и влюбленного в него, с другой – представляющего иную ментальность, которой не то что не близки, но глубоко чужды некоторые дорогие русской душе культурные явления. Например , героиня гриновских «Алых парусов» Ассоль ничего, кажется, кроме недоумения, у Бена Хеллмана не вызывает – она слишком покорна, слишком бессловесна для современного западного человека, очевидно, рвущегося в новый матриархат; для нас же ее покорность и бессловесность – едва ли не продолжают пушкинскую Татьяну.

 

Почти то же и с феноменом Чарской. Хеллман считает эту беллетристку едва ли не лучшим автором детского чтения эпохи модернизма. Наиболее тиражным, самым спрашиваемым в библиотеках, то есть наиболее популярным. Примерно, как миссис Роулинг сегодня, мама Гарри Поттера. Ни одна живая русская душа с финским профессором в этом не согласится. Для нас литература не равна и никогда, хочется верить, не будет равна массовой беллетристике. Но Бен Хеллман – не русская душа, и ему гораздо интереснее долгий разговор о «Вредных советах» Григория Остера или сочинениях Эдуарда Успенского – оказывается, самого популярного в Финляндии русского автора детских книг, нежели, например, о Юрии Ковале или Сергее Козлове. Последнему вообще уделено лишь несколько строк, причем в большей мере в контексте успеха анимационного фильма Юрия Норштейна.

 

Возможно, по той же причине рассказавший едва ли не обо всем по теме, Бен Хеллман ни словом не упомянул русские колыбельные и романсы, даже такие знаменитые, как «Мой Лизочек» Петра Чайковского и Константина Аксакова и «Спят усталые игрушки» Аркадия Островского и Зои Петровой.

 

Но довольно о недочетах (или о том, что мне показалось недочетами). В целом же впечатление о труде Бена Хеллмана складывается самое благоприятное. Он, действительно, сумел рассказать обо всем и обо всех, никого не обойти вниманием, не обидеть, но при этом охарактеризовать зряче, каждому найдя точное место в литературном и историческом контексте. Истинные вершины определены совершенно точно: Пушкин, Погорельский, «Черной курицей» которого начинается детская художественная литература в России, «Конек-Горбунок» Петра Ершова (?) - в девятнадцатом веке; Чуковский, «Золотой ключик» Алексея Толстого, Маршак и обэриуты, Житков и Барто – в двадцатом. Очень много и, может быть, даже чересчур подробно Хелллман пишет о женской литературе, но это никоим образом нельзя поставить ему в вину, а скорее нам, почти напрочь забывшим о таких интересных авторах, как Александра Анненская или Вера Желиховская.

 

Как и у всякого, даже самого беспристрастного критика, у финского профессора есть любимые герои – как со знаком плюс, так и со знаком минус. Среди последних – блистательно начавший «Дядей Стёпой» Сергей Михалков (дальше же, как сказал бы Гамлет, - тишина), в числе первых – Чуковский, которого, можно сказать, Хеллман рассматривает как центральную фигуру русской детской литературы и критики прошлого столетия, даже несмотря на то, что своей статьей, написанной еще до революции Корней Иванович буквально стер с лица литературы другую любимицу Бена Хеллмана – Лидию Чарскую.

 

Собственно, вся линия партии советской детской литературы, можно сказать, и развивалась, извиваясь между этими двумя уклонами. Стрежень же занимал Маршак. Разумеется, прямо эту мысль автор нигде не высказывает, однако она легко вычитывается при внимательном знакомстве с его трудом.

 

Величайшее достоинство книги, однако, прежде всего в том, что она максимально подробно рассказывает о самом институте русской детской литературы, от истоков до дня вчерашнего: о педагогике, роль которой для литературы была то благодатной, то пагубной; о жесткой, а временами и жестокой политике журналов; о критике, задававшей направления и менявшей их, как модник перчатки; о смене эпох и борьбе идей; о литературе самостийной и написанной по соцзаказам; об учебниках и о переводной приключенческой беллетристике, преимущественно англо-и франкоязычной (собственной, увы, у нас почти не было, до середины двадцатого века) и о сугубо отечественной полудокументальной литературы трудового воспитания. Много и толково рассказывает Хеллман о тех западных бестселлерах, что у нас переводились, и о тех, что пересказывались, о самой этой разнице между переводом и пересказом, разумеется, склоняя читателя именно к переводу. И это верно, конечно, однако и пересказ пересказу рознь: так, несмотря на старания сразу нескольких лучших российских переводчиц, в начале 90-х подаривших читателю полные версии «Удивительного путешествия Нильса» Сельмы Лагерлёф, истинной любовью продолжает пользоваться довоенный пересказ З. Задунайской и А. Любарской. То же вполне можно сказать и о сказках З. Топелиуса в переводе той же А. Любарской.

 

Пересказами, а не переводами являются в большинстве своем не только наши любимые зарубежные книжки (о Малыше и Карлсоне А. Линдгрен, об Алисе Л. Кэрролла, о Винни-Пухе А. Милна, о бароне Мюнхгаузене, о Буратино, великом и ужасном Гудвине и проч., и проч., и проч., вплоть до первой части «Незнайки» Н.Н. Носова). Но так живет и взрослая литература, вообще – литература. Ибо она порождается не столько жизнью, сколько самой же литературой. Во всяком случае, она, как это и должно быть, имеет двух родителей, и роль каждого из них одинаково важна.

 

Может быть, именно эта мысль, нигде не высказываемая Беном Хеллманом прямо, возникающая у читателя подспудно, становится по мере чтения одной из главных. Таким образом, получается, что книга «Сказка и быль» рассказывает читателю не только о том, что сделано нашей детской литературой и кто конкретно ее делает, но и о том, как она сделана.

Закончу настоятельным советом библиотекарям, словесникам и студентам обязательно познакомиться с этой книгой, а еще напоминанием о том, что не только западная мысль влияла и влияет на нас, но и наше слово так или иначе отзывается в западной литературе - ведь недаром же книгу «Сказка и быль» написал финский филолог.

 

Подождем. Может, и наши когда-нибудь расстараются.