ИНТЕРПРЕТАЦИИ
ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Литературная матрица
Сборник
Учебник, написанный писателями: В 2 т. / Сост.: В. Левенталь, С. Друговейко-Должанская,
П. Крусанов. – СПб.: Лимбус Пресс; Изд-во К. Тублина. – Т. 1. XIX век. – 464 с.;
т. 2. ХХ век. – 792 с.
Год издания: 2011
Рецензент: Распопин В. Н.
Помимо приведенных выше выходных данных, первая же страница сборника сообщает, что подготовлен он при участии Филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета. Потому и я начну свой отклик на это издание с предуведомления: сомневаюсь. Как в том, что академическая питерская филология участвовала в этом амбициозном, но беспомощном и бессмысленном проекте; так и в том, что целью своей проектировщики имели не самопрославление, а издательство – прибыль, но помощь учащему и учащемуся. Разумеется, за исключением нескольких авторов. О них чуть позже.
Сначала об общем впечатлении. В двухтомник вошли сорок два эссе о 39 авторах, чье творчество входит в нынешнюю школьную программу. Трое из них – Некрасов, Маяковский и Цветаева – удостоились, так сказать, двойного удовольствия. Вовсе не потому, что именно их творчество наиболее сложно для детского понимания и учительского рассказа, но потому что именно эти авторы у тех нынешних сочинителей, кому, видимо, предложено было о них написать, вызвали рвотный рефлекс. Таким образом, потребовались о беднягах альтернативные высказывания. Первый том – небольшой, но, пожалуй, и составленный по большей части из приемлемых сочинений, посвящен авторам «золотого века». Второй – вдвое больший по объему и, увы, вдвое же худший по качеству материалов, рассказывает о ХХ веке.
Картина, в общем, ожидаемая. Если уж составители академической многотомной энциклопедии «История всемирной литературы» в начале 90-х не сумели довести дело до конца, в бессилии опустив руки перед «веком-волкодавом», то чего же и ждать от пестрой компании нынешних беллетристов, один из которых строит свое эссе на сомнительном утверждении о том, что Чацкий не кто иной как панк (а почему не хиппарь или, наоборот, скинхед?), а другой, влюбившись в собственное сравнение Заболоцкого с диджеем, таковым этого трагического поэта и рисует. (Кстати сказать, оба эссе – далеко не худшие в этом двухтомнике, так что авторы их превосходно могли бы обойтись без нелепых заигрываний с молодежью при помощи якобы существующего молодежного языка.)
Не все, конечно, так уж безнадежно, как можно подумать. В сборнике встречаются тексты и умные, и талантливые, и даже адресованные именно учителю и читающему старшекласснику. Прежде всего, назову текст, как Эверест, возвышающийся над всеми прочими пригорками, – это эссе А.Г. Битова о Лермонтове, компактный, чрезвычайно емкий, ярко и ровно в той мере, в какой нужно, представляющий и великого поэта, и непростого человека – превосходный очерк для самостоятельного размышления, но и точный путеводитель для цикла школьных занятий. Очень хороши статьи Татьяны Москвиной об А.Н. Островском и Елены Шварц о Тютчеве. Остальным классикам повезло меньше, тем не менее большинство эссе умному учителю и пытливому старшекласснику предоставляют возможность пройти к памятнику великого человека неторной тропой. Так обстоит дело с большинством высказываний, составивших первый том издания.
Сначала об общем впечатлении. В двухтомник вошли сорок два эссе о 39 авторах, чье творчество входит в нынешнюю школьную программу. Трое из них – Некрасов, Маяковский и Цветаева – удостоились, так сказать, двойного удовольствия. Вовсе не потому, что именно их творчество наиболее сложно для детского понимания и учительского рассказа, но потому что именно эти авторы у тех нынешних сочинителей, кому, видимо, предложено было о них написать, вызвали рвотный рефлекс. Таким образом, потребовались о беднягах альтернативные высказывания. Первый том – небольшой, но, пожалуй, и составленный по большей части из приемлемых сочинений, посвящен авторам «золотого века». Второй – вдвое больший по объему и, увы, вдвое же худший по качеству материалов, рассказывает о ХХ веке.
Картина, в общем, ожидаемая. Если уж составители академической многотомной энциклопедии «История всемирной литературы» в начале 90-х не сумели довести дело до конца, в бессилии опустив руки перед «веком-волкодавом», то чего же и ждать от пестрой компании нынешних беллетристов, один из которых строит свое эссе на сомнительном утверждении о том, что Чацкий не кто иной как панк (а почему не хиппарь или, наоборот, скинхед?), а другой, влюбившись в собственное сравнение Заболоцкого с диджеем, таковым этого трагического поэта и рисует. (Кстати сказать, оба эссе – далеко не худшие в этом двухтомнике, так что авторы их превосходно могли бы обойтись без нелепых заигрываний с молодежью при помощи якобы существующего молодежного языка.)
Не все, конечно, так уж безнадежно, как можно подумать. В сборнике встречаются тексты и умные, и талантливые, и даже адресованные именно учителю и читающему старшекласснику. Прежде всего, назову текст, как Эверест, возвышающийся над всеми прочими пригорками, – это эссе А.Г. Битова о Лермонтове, компактный, чрезвычайно емкий, ярко и ровно в той мере, в какой нужно, представляющий и великого поэта, и непростого человека – превосходный очерк для самостоятельного размышления, но и точный путеводитель для цикла школьных занятий. Очень хороши статьи Татьяны Москвиной об А.Н. Островском и Елены Шварц о Тютчеве. Остальным классикам повезло меньше, тем не менее большинство эссе умному учителю и пытливому старшекласснику предоставляют возможность пройти к памятнику великого человека неторной тропой. Так обстоит дело с большинством высказываний, составивших первый том издания.
Но без ложки дегтя как же?.. А кто у нас главный поставщик дегтя для медовых пряников? Верно, Петрушевская. То ли без нее и правда у нас никому и никак, то ли она в Питере и впрямь священная корова – не знаю, однако писать о Пушкине составители предложили именно ей. Вот ее статейку, не состоя в питерской тусовке и вообще не будучи поклонником Петрушевской, иначе нежели как душераздирающее зрелище охарактеризовать не могу. Собрать все грязные сплетни о поэте, давным-давно отвергнутые не только пушкинистикой, но даже и журналистикой, и предложить детям и учителям в качестве учебной биографической (а как иначе, если творчеству Пушкина уделена одна – ОДНА! – строчка) статьи – зачем? Понять невозможно. Как невозможно и понять, зачем понадобилась давно известной и многотиражной почти как Донцова писательнице и драматургессе Л. Петрушевской самореклама за счет Пушкина? Это ведь все равно, что Харона заставить воспевать Аполлона. Там, на Олимпе, надо полагать громко смеются, чего не скажешь о тех, кто здесь.
Перехожу к проблемному второму тому. Он действительно проблемный. Не потому, конечно, что Герман Садулаев, сочиняя свое есенинское эссе, если о чем и рассказал, так о собственной буйной молодости, а Александр Терехов, завершая двухтомник, откровенно глумился над Солженицыным с явной целью этак по-платоновски убрать с глаз его труп, чтобы его на дороге не лежало (и не мешало, надо думать, передвижению сегодняшних красивых, хоть и не двадцатидвухлетних давно уже беллетристов, каковые, замечу от себя, расплодились во всем своем разношерстном множестве не в последнюю очередь благодаря как раз тому самому Солженицыну, ведь если бы не этот волк, загрызший облаву, какой бы советский чиновник-редактор вообще допустил бы этих бравых ребят до печати). Тут он – второй том – пожалуй, просто неумный, попугаистый такой, как пиджак Евтушенко: вот, мол, читатели, смотрите, как я, имярек, умею: и так могу, а еще и эдак, любите меня! Короче сказать, целый (и немалый) ряд (не будем указывать пальцем на каждую персону, иначе рецензента заподозрят уже не отсталости, а в прямом злопыхательстве) авторов больше похож в этих статейках на популярных и одинаково безголосых певцов из телеящика. На том и оставим их в покое. Претензии, в конечном счете, не столько к ним, сколько к Левенталю и Крусанову – составителям и редакторам. Всё же ведь – от идеи и до раздачи медалей – было в их руках, я полагаю.
Еще раз: том проблемный. Он и начинается-то с нечитабельной даже для опытного читателя статьи А. Драгомощенко то ли о чеховской драматургии, то ли об изысках современного театра, руководимого изысками сегодняшнего психоаналитического любомудрия. И вот этим текстом, который ни школьнику, ни учителю ничего, в сущности, ни о Чехове-человеке, ни тем более о Чехове-прозаике, да даже и о Чехове-драматурге, сообщать и не пытается, да и вообще, скорее всего, написан не для «Литературной матрицы», составители вполне удовлетворились. Меж тем Чехов – уж, по крайней мере, для школьной программы – значит несколько больше, чем Маяковский и Цветаева, но второго текста здесь, как видим, не заслуживает. Как и Пушкин. Ну, ладно составители, а что ж филфак СПБ университета со всеми его регалиями?
Нечитабельную статью о Чехове сменяет симпатичное, очень личное, как послание любимой, именно любовное эссе А. Кабакова о бунинских «Темных аллеях», за что писателю спасибо – имеющий глаза легко вычитает из текста руководство на тему: как надо читать классическую литературу. Далее следуют вполне проходные, то есть не запоминающиеся растабары о Куприне и Л. Андрееве. После чего – глаз отдыхает, ум веселится, душа работает! – слава Богу, Быков со статьей о Горьком. В самом деле, лучшее эссе в томе – внятное, как присуще быковской публицистике, умное и благодарное – как присуще Быкову-критику. На этом, увы, почти все о хорошем, ибо дальше опять проблемы. О чем и зачем повествует В. Емелин в эссе о Блоке – я, увы, понять не смог. Кто хочет почитать о Блоке что-то вразумительное и сказанное с любовью, пусть обратится к часто переиздающейся старой небольшой книжке Нины Берберовой – прежде умели писать не только ради того, чтобы покрасоваться собой, а теперь, судя по «Матрице», почти совсем разучились.
Дальше следуют интеллигентские банальности В. Тучкова про Маяковского. Дескать, он здорово начинал, а кончил, как Горбачев (я утрирую, но не так уж далеко от оригинала). На что в 70-страничном заунывнейшем нескончаемом усыпляющем уроке Тучкова осаживает М. Кантор, между прочим умеющий писать коротко и достаточно внятно, чему свидетельством его же эссе про Булгакова чуть ниже. Кантор, автор заунывнейших отменно длинных и скучных романов ни о чем, собеседник В. Познера в его телешоу, умудрившийся битый час с умным лицом гладко говорить и ничего не сказать, здесь пытается доказывать, что поздний Маяковский не хуже раннего, хоть и перестал любить смотреть, как умирают дети. По ходу отповеди Тучкову, как я уже отметил, ровно ничего интересного или нового не сказавшему в своей статейке, этот упитанный дяденька Кантор дважды лягает Ахматову, натурально в духе упитанного своего предшественника Жданова. Тот ее - блудницей, а этот - барыней. Еще раз крикнем: браво редакторы, просим на цену, Владимир Владимирович (это я не к Путину, а к Познеру), ждем беседы с Крусановым и Левенталем. Сильно просим, хотим взглянуть им в глаза. Да полно, может, они и не читали, что наплели нам подведомственные им нанятые работники пера…
Ниже (или дальше – как угодно) следуют эссе о поэтах. Всем хорошо известно, что о поэтах (Маяковский – особая статья) писать труднее, чем о писателях, если, конечно, писать о том, как они работают, а не том, как пьют и бросают женщин. Потому, что поэзия – дело поэтов – пресволочнейшая штуковина: полжизни у тебя под подушкой был том, например, Некрасова, а к сорока годам ты вдруг убедился, что он – полный графоман, и спишь теперь с Северянином. Посему, а равно потому, что текст уже разросся у меня до неприличия, оставим их, поэтов, в покое, тем более, что выделить из сочинений женских и мужских, поэтам посвященных (Цветаевой, Мандельштаму, Ахматовой и Пастернаку) как-то нечего – ну, чуть посвежее остальных, разве, показалось мне эссе К. Букши. Прочее же вроде и ничего, но как-то без божества, без вдохновенья – настолько, что через неделю после прочтения уже и забылось, кто и про что там говорил.
Начиная с текста О. Славниковой о Набокове дело идет поживее, поспорнее – ну, так и речь все-таки о больших прозаиках. Они, в отличие от поэтов, которые или бесспорны или не поэты, сами по себе спорные: хоть Замятина возьми, хоть Бабеля, хоть Платонова. Тем и интересны. Жаль вот только, что о том же Бабеле не Быков написал, а С. Гандлевский – хороший умный поэт, но тихий человек скрытого темперамента. А сам-то Бабель!.. Но, может, и так неплохо – Гандлевский умеет всматриваться вглубь, вдруг и кого-то из нас заставит увидеть то, что скрыто под самой радужной поверхностью бабелевского метафоризма.
Беда одна, она же – главная беда всего двухтомника: возможность написать о любимых писателях обернулась для авторов статей возможностью написать о себе, любимых. Но кто сказал, что, любимые самими собой, они любимы и нами?
Некоторые авторы, впрочем, любуются не только собой: А. Мелихов в хорошей, хоть, пожалуй, и чересчур панегирической статье – Шолоховым, С. Завьялов – Твардовским, А. Рубанов – Шаламовым. Последняя статья мне понравилась без всяких «но», однако не слишком ли мало на почти 800-страничный том: Быков, Кабаков, Гандлевский, в меньшей степени – Букша и Славникова?
Ну да, критик или профессиональный читатель над этой «Матрицей», в которой о матерях, то бишь об отцах намного меньше, чем о детях, конечно, не соскучится. Интернет уж давно полон отзывами, ложи, естественно, блещут, галерка шикает, все замечательно – для их тусовки. Ну а школа? А школа - как всегда: по остаточному принципу.
Символично, однако: вполне условные изображения Пушкина и особенно Чехова (последний вообще вычисляется только по пенсне, да и то больше похож на Вересаева) на обложках книг как бы определили такую же условность и в абсолютном большинстве малую схожесть литературных портретов «школьных» классиков, исполненных господами, которые на это звание пока что еще только претендуют. Не знаю, может, я сильно отстал от жизни, и требования к искусству теперь радикально изменились, но сдается, рисунок у будущих классиков сильно хромает.
Перехожу к проблемному второму тому. Он действительно проблемный. Не потому, конечно, что Герман Садулаев, сочиняя свое есенинское эссе, если о чем и рассказал, так о собственной буйной молодости, а Александр Терехов, завершая двухтомник, откровенно глумился над Солженицыным с явной целью этак по-платоновски убрать с глаз его труп, чтобы его на дороге не лежало (и не мешало, надо думать, передвижению сегодняшних красивых, хоть и не двадцатидвухлетних давно уже беллетристов, каковые, замечу от себя, расплодились во всем своем разношерстном множестве не в последнюю очередь благодаря как раз тому самому Солженицыну, ведь если бы не этот волк, загрызший облаву, какой бы советский чиновник-редактор вообще допустил бы этих бравых ребят до печати). Тут он – второй том – пожалуй, просто неумный, попугаистый такой, как пиджак Евтушенко: вот, мол, читатели, смотрите, как я, имярек, умею: и так могу, а еще и эдак, любите меня! Короче сказать, целый (и немалый) ряд (не будем указывать пальцем на каждую персону, иначе рецензента заподозрят уже не отсталости, а в прямом злопыхательстве) авторов больше похож в этих статейках на популярных и одинаково безголосых певцов из телеящика. На том и оставим их в покое. Претензии, в конечном счете, не столько к ним, сколько к Левенталю и Крусанову – составителям и редакторам. Всё же ведь – от идеи и до раздачи медалей – было в их руках, я полагаю.
Еще раз: том проблемный. Он и начинается-то с нечитабельной даже для опытного читателя статьи А. Драгомощенко то ли о чеховской драматургии, то ли об изысках современного театра, руководимого изысками сегодняшнего психоаналитического любомудрия. И вот этим текстом, который ни школьнику, ни учителю ничего, в сущности, ни о Чехове-человеке, ни тем более о Чехове-прозаике, да даже и о Чехове-драматурге, сообщать и не пытается, да и вообще, скорее всего, написан не для «Литературной матрицы», составители вполне удовлетворились. Меж тем Чехов – уж, по крайней мере, для школьной программы – значит несколько больше, чем Маяковский и Цветаева, но второго текста здесь, как видим, не заслуживает. Как и Пушкин. Ну, ладно составители, а что ж филфак СПБ университета со всеми его регалиями?
Нечитабельную статью о Чехове сменяет симпатичное, очень личное, как послание любимой, именно любовное эссе А. Кабакова о бунинских «Темных аллеях», за что писателю спасибо – имеющий глаза легко вычитает из текста руководство на тему: как надо читать классическую литературу. Далее следуют вполне проходные, то есть не запоминающиеся растабары о Куприне и Л. Андрееве. После чего – глаз отдыхает, ум веселится, душа работает! – слава Богу, Быков со статьей о Горьком. В самом деле, лучшее эссе в томе – внятное, как присуще быковской публицистике, умное и благодарное – как присуще Быкову-критику. На этом, увы, почти все о хорошем, ибо дальше опять проблемы. О чем и зачем повествует В. Емелин в эссе о Блоке – я, увы, понять не смог. Кто хочет почитать о Блоке что-то вразумительное и сказанное с любовью, пусть обратится к часто переиздающейся старой небольшой книжке Нины Берберовой – прежде умели писать не только ради того, чтобы покрасоваться собой, а теперь, судя по «Матрице», почти совсем разучились.
Дальше следуют интеллигентские банальности В. Тучкова про Маяковского. Дескать, он здорово начинал, а кончил, как Горбачев (я утрирую, но не так уж далеко от оригинала). На что в 70-страничном заунывнейшем нескончаемом усыпляющем уроке Тучкова осаживает М. Кантор, между прочим умеющий писать коротко и достаточно внятно, чему свидетельством его же эссе про Булгакова чуть ниже. Кантор, автор заунывнейших отменно длинных и скучных романов ни о чем, собеседник В. Познера в его телешоу, умудрившийся битый час с умным лицом гладко говорить и ничего не сказать, здесь пытается доказывать, что поздний Маяковский не хуже раннего, хоть и перестал любить смотреть, как умирают дети. По ходу отповеди Тучкову, как я уже отметил, ровно ничего интересного или нового не сказавшему в своей статейке, этот упитанный дяденька Кантор дважды лягает Ахматову, натурально в духе упитанного своего предшественника Жданова. Тот ее - блудницей, а этот - барыней. Еще раз крикнем: браво редакторы, просим на цену, Владимир Владимирович (это я не к Путину, а к Познеру), ждем беседы с Крусановым и Левенталем. Сильно просим, хотим взглянуть им в глаза. Да полно, может, они и не читали, что наплели нам подведомственные им нанятые работники пера…
Ниже (или дальше – как угодно) следуют эссе о поэтах. Всем хорошо известно, что о поэтах (Маяковский – особая статья) писать труднее, чем о писателях, если, конечно, писать о том, как они работают, а не том, как пьют и бросают женщин. Потому, что поэзия – дело поэтов – пресволочнейшая штуковина: полжизни у тебя под подушкой был том, например, Некрасова, а к сорока годам ты вдруг убедился, что он – полный графоман, и спишь теперь с Северянином. Посему, а равно потому, что текст уже разросся у меня до неприличия, оставим их, поэтов, в покое, тем более, что выделить из сочинений женских и мужских, поэтам посвященных (Цветаевой, Мандельштаму, Ахматовой и Пастернаку) как-то нечего – ну, чуть посвежее остальных, разве, показалось мне эссе К. Букши. Прочее же вроде и ничего, но как-то без божества, без вдохновенья – настолько, что через неделю после прочтения уже и забылось, кто и про что там говорил.
Начиная с текста О. Славниковой о Набокове дело идет поживее, поспорнее – ну, так и речь все-таки о больших прозаиках. Они, в отличие от поэтов, которые или бесспорны или не поэты, сами по себе спорные: хоть Замятина возьми, хоть Бабеля, хоть Платонова. Тем и интересны. Жаль вот только, что о том же Бабеле не Быков написал, а С. Гандлевский – хороший умный поэт, но тихий человек скрытого темперамента. А сам-то Бабель!.. Но, может, и так неплохо – Гандлевский умеет всматриваться вглубь, вдруг и кого-то из нас заставит увидеть то, что скрыто под самой радужной поверхностью бабелевского метафоризма.
Беда одна, она же – главная беда всего двухтомника: возможность написать о любимых писателях обернулась для авторов статей возможностью написать о себе, любимых. Но кто сказал, что, любимые самими собой, они любимы и нами?
Некоторые авторы, впрочем, любуются не только собой: А. Мелихов в хорошей, хоть, пожалуй, и чересчур панегирической статье – Шолоховым, С. Завьялов – Твардовским, А. Рубанов – Шаламовым. Последняя статья мне понравилась без всяких «но», однако не слишком ли мало на почти 800-страничный том: Быков, Кабаков, Гандлевский, в меньшей степени – Букша и Славникова?
Ну да, критик или профессиональный читатель над этой «Матрицей», в которой о матерях, то бишь об отцах намного меньше, чем о детях, конечно, не соскучится. Интернет уж давно полон отзывами, ложи, естественно, блещут, галерка шикает, все замечательно – для их тусовки. Ну а школа? А школа - как всегда: по остаточному принципу.
Символично, однако: вполне условные изображения Пушкина и особенно Чехова (последний вообще вычисляется только по пенсне, да и то больше похож на Вересаева) на обложках книг как бы определили такую же условность и в абсолютном большинстве малую схожесть литературных портретов «школьных» классиков, исполненных господами, которые на это звание пока что еще только претендуют. Не знаю, может, я сильно отстал от жизни, и требования к искусству теперь радикально изменились, но сдается, рисунок у будущих классиков сильно хромает.
«Литературная матрица»
Год издания: 2011
Новые публикации
18.07.2024
13.06.2024
