ИНТЕРПРЕТАЦИИ
ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Полное собрание стихотворений
Кленовский, Дмитрий Иосифович
/ Под. ред. О. Коростелёва. - М.: Водолей. - 704 с. - (Серебряный век. Паралипоменон)Год издания: 2011
Рецензент: Распопин В. Н.
Еще не все иссякли ассонансы,
Не всем мазкам уже подведен счет,
И если не симфонии - романсы
Еще напишет кто-то и споет.
И все-таки оно на то похоже,
Что все искусство мира в этот час,
Прощаясь с нами, топчется в прихожей
И постепенно покидает нас.
Возможны ль вновь высокие удачи:
Разящий жест, крылатый взлет плаща,
Те строки, над которыми заплачем,
Те звуки, что услышим трепеща?
Иль нам осталось только бормотанье,
Косноязычье боли и стыда,
И золотой подарок мирозданья
Истрачен нами весь и навсегда?
У "последнего акмеиста", "последнего царскосела" и "последнего поэта серебряного века" (так его называли современные поэты и критики) Дмитрия Кленовского была нелёгкая, но счастливая судьба. И долгая жизнь, что для русского писателя немаловажно вне зависимости от того, где он живёт - на родине или за границей. Кленовский (это - псевдоним, настоящая фамилия - Крачковский) родился в семье признанных живописцев в 1892 году и, значит, во-первых, уже с молоком матери впитывал культурные соки эпохи (и какой эпохи!), а во-вторых, был не просто современником, но сверстником, причём почти не поддавшимся влиянию таких поэтов, как Марина Цветаева, Георгий Иванов и Георгий Адамович. Чуть старше его были Гумилёв, Ходасевич, Ахматова и Пастернак, следом шли Маяковский и Есенин. Немудрено, что и сам Кленовский уже пяти лет от роду начал сочинять стихи и "издавать" рукописные журналы, а к 10-12 годам перечитал чуть не всю русскую классику.
Страстные франкофилы, Крачковские подолгу жили во Франции, естественно, что мальчик в совершенстве знал французский язык и литературу, что впоследствии позволит ему осуществить недурной перевод большой и, пожалуй, лучшей поэтической книги Анри де Ренье "Сельские и божественные игры". Говорю недурной потому, что, счастливо найдя точную интонацию, Кленовский - по объективным, видимо, причинам, не сумел довести перевод до совершенства, в чем сам и признавался в частном письме.
Побывав в детстве и ранней юности во Франции и Италии и навсегда сохранив память о них - одновременно счастливую и болезненную, в поздние годы перелившуюся в замечательные стихи, в 12-летнем возрасте поэт поступил в Царскосельскую гимназию, где в то время директорствовал Иннокентий Анненский, а в старшем классе учился Николай Гумилёв. Болезнь лёгких привела Кленовского по окончании гимназии сначала в швейцарский горный курорт, а затем вновь в Италию, откуда выздоровевший поэт вернулся в Петербург, где и поступил в университет на юридический факультет. А годом позже - со смертью отца и началом мировой войны - счастливая и беззаботная юность закончилась. Впрочем, не у одного Кленовского.
Печататься он начал в 1916 году, тогда же выпустил еще под настоящей своей фамилией первый сборник стихов "Палитра". Удивительно, что эта совсем несовершенная, очень зависимая от влияний и, в сущности, никакого представления о подлинной поэзии Кленовского не дающая книжка была тепло встречена и читателем, и, что еще удивительнее, критикой. Впрочем, в ней уже пробивалась музыкальная, пластичная речь, свойственная только тем начинающим стихотворцам, из которых вырастают поэты. Это подтверждает вторая, неопубликованная в своё время, книжка "Предгорье" и перевод "Сельских и божественных игр" Анри де Ренье.
В годы гражданской войны и военного коммунизма судьба забрасывает молодого поэта сначала в Москву, а затем в Харьков, где после демобилизации он и остается на два долгих десятилетия. Кленовский занимается журналистикой, переводит украинских поэтов, в частности Максима Рыльского, работает в Радио-Телеграфном Агентстве Украины - и... не пишет стихов. Вероятно, отнюдь не только потому, что публиковать их, наполненные тоской об ушедшей культуре, размышлениями о смерти и послесмертии, то есть враждебными советской идеологии теософией и эзотерикой, было невозможно.
В 1942 году Дмитрий Крачковский вместе с женой, немкой по происхождению, эмигрирует в Австрию и Германию. Характеризовать этот поступок можно как угодно: и как предательство в военное время, и как последний шанс спасти в себе поэта. Я выбираю для себя второй вариант, тем более, что достаточно хорошо представляю, в каких нелёгких условиях пришлось прожить Крачковским тридцатипятилетний остаток жизни. Сначала был двухлетний лагерь для беженцев, потом работа на лесопилке, а потом - на всю оставшуюся жизнь - бедность и болезни, ведь и Крачковский и его жена вырвались из СССР уже далеко не молодыми людьми.
Дух, однако, веет, где хочет, и именно в лагере для беженцев к Крачковскому вернулась поэзия. Впрочем, то был уже не Крачковский, а Кленовский. Последний в одночасье родился зрелым поэтом, практически ничего общего с одарённым сыном известных художников Крачковских не имевшим. Если "Палитра" и "Предгорье" - предсказывающее талант, но, в сущности, не более чем ученичество у Гумилёва и Анненского, то уже "След жизни" - это настоящая, ни на кого не похожая, ни от кого не зависимая поэзия. Пусть не великая, но подлинная. Негромкая, не бьющая под дых, требующая вчитывания, осмысления, сопоставления с литературой эпохи, совершенно отличная от метафоризма и уж тем более сталинского барабанного боя, господствовавшего в метрополии, и ни ноты общей не имеющая с "нотой парижской". Маяковское "Я - сам" - это, как ни парадоксально, в значительно большей степени о таких, как Кленовский, нежели о самом Маяковском.
За годы, отпущенные поэту Кленовскому, пожилой, больной, стремительно теряющий зрение человек успел написать, подготовить к печати и издать одиннадцать книг. И колоссальное количество писем самым разным корреспондентам в самых отдалённых от Баварии, где жил, уголках мира. Его переписка с архиепископом и поэтом Иоанном Сан-Францисским (Дмитрием Шаховским) и Владимиром Марковым достойна академических изданий, а ведь среди тех, с кем Кленовский активно переписывался, - Нина Берберова, и Роман Гуль, и Игорь Чиннов, и Ирина Одоевцева, и Глеб Струве, и многие другие первостепенные деятели зарубежной русской культуры. Причём особо покладистым человеком и корреспондентом Кленовский, похоже, не был, во всяком случае, дорогие ему идеи отстаивал страстно, невзирая на имена и чины. Но его ценили, уважали, да и любили тоже - как независимого мыслителя и подлинного поэта. Критика хвалила его в унисон, исключая на первых порах одного только Юрия Терапиано, который 12 лет спустя, к седьмой книжке Кленовского, тоже сменил гнев на милость. Кажется, ни к какому другому поэту, даже к несомненно более значительным Цветаевой и Георгию Иванову критика не была так милостива, как к Кленовскому. Это удивительно, но объяснимо. Во-первых, он появился тогда, когда соперников, во всяком случае, близких ему по возрасту, уже почти не оставалось. Во-вторых, сидя в Баварии, он никому не мешал - ни в Америке, ни в Париже. Ну и наконец, Кленовский действительно был хорошим поэтом, собеседником для души. Именно потому ему, почти нищему, удалось выпустить в свет одиннадцать книжек, которые ведь издаваться иначе, как за счёт автора, не могли. И выходили они пожертвованиями или одолжениями друзей и почитателей поэта. Простая, пластичная поэтическая речь, созвучные многим мысли, надежда на бессмертие души, явственное ощущение присутствия ангела-хранителя за плечами, ностальгия по прошлому, мужественное приятие настоящего - вот, вероятно, основные черты поэзии Кленовского. Разве к такой лирике может оставаться равнодушным тот, для кого читать стихи и читать романы - дьявольская разница?
Большая, полная книга Дмитрия Кленовского, любовно подготовленная Олегом Коростелёвым и вышедшая в известной серии "Серебряный век. Паралипоменон" издательства "Водолей", к сожалению, мизерным тиражом 400 экземпляров, попала ко мне в руки исключительно благодаря любезному расположению составителя, за что я сердечно благодарю его. Она подарила мне пару недель общения с настоящим - в наше-то глянцево-целлулоидное время. И это были замечательные две недели. Не скажу, что не читал до сих пор лучших стихов, не встречал более глубоких мыслителей. Но давно не получал такого близкого к религиозному, утешения души, давно не встречал незнакомого до сих пор настоящего поэта, поэта без всяких "но".
Что же касается дополнительных материалов, то есть комментария, скромно названного здесь примечаниями, указателей и заключительной статьи, написанной А.Е. Коростелёвой, то все они, как это обычно бывает в изданиях, подготовленных О.А. Коростелёвым, почти исчерпывающе полны, внятно написаны и весьма сообщительны. В данном случае каждый сборник Кленовского сопровождается выдержками из наиболее значительных критических статей, сводом высказываний современной поэту критики, наиболее выразительными пассажами из переписки.
Дополняют книгу, придавая ей законченный вид, неизданные сборники стихов и переводов поэта, а также стихотворения из архива и не вошедшие в книги, подготовленные Кленовским к печати. Иными словами, мы имеем ныне полное собрание его стихотворений. Дело теперь, во-первых, за изданием столь же достойного и многотиражного избранного, а во-вторых, за изданием его интереснейшей переписки. Когда-нибудь, возможно, все это и осуществится, но с избранным, я думаю, издателям следует поторопиться. Покуда ещё не вымерли те, кто это избранное с удовольствием будет читать и перечитывать.
Страстные франкофилы, Крачковские подолгу жили во Франции, естественно, что мальчик в совершенстве знал французский язык и литературу, что впоследствии позволит ему осуществить недурной перевод большой и, пожалуй, лучшей поэтической книги Анри де Ренье "Сельские и божественные игры". Говорю недурной потому, что, счастливо найдя точную интонацию, Кленовский - по объективным, видимо, причинам, не сумел довести перевод до совершенства, в чем сам и признавался в частном письме.
Побывав в детстве и ранней юности во Франции и Италии и навсегда сохранив память о них - одновременно счастливую и болезненную, в поздние годы перелившуюся в замечательные стихи, в 12-летнем возрасте поэт поступил в Царскосельскую гимназию, где в то время директорствовал Иннокентий Анненский, а в старшем классе учился Николай Гумилёв. Болезнь лёгких привела Кленовского по окончании гимназии сначала в швейцарский горный курорт, а затем вновь в Италию, откуда выздоровевший поэт вернулся в Петербург, где и поступил в университет на юридический факультет. А годом позже - со смертью отца и началом мировой войны - счастливая и беззаботная юность закончилась. Впрочем, не у одного Кленовского.
Печататься он начал в 1916 году, тогда же выпустил еще под настоящей своей фамилией первый сборник стихов "Палитра". Удивительно, что эта совсем несовершенная, очень зависимая от влияний и, в сущности, никакого представления о подлинной поэзии Кленовского не дающая книжка была тепло встречена и читателем, и, что еще удивительнее, критикой. Впрочем, в ней уже пробивалась музыкальная, пластичная речь, свойственная только тем начинающим стихотворцам, из которых вырастают поэты. Это подтверждает вторая, неопубликованная в своё время, книжка "Предгорье" и перевод "Сельских и божественных игр" Анри де Ренье.
В годы гражданской войны и военного коммунизма судьба забрасывает молодого поэта сначала в Москву, а затем в Харьков, где после демобилизации он и остается на два долгих десятилетия. Кленовский занимается журналистикой, переводит украинских поэтов, в частности Максима Рыльского, работает в Радио-Телеграфном Агентстве Украины - и... не пишет стихов. Вероятно, отнюдь не только потому, что публиковать их, наполненные тоской об ушедшей культуре, размышлениями о смерти и послесмертии, то есть враждебными советской идеологии теософией и эзотерикой, было невозможно.
В 1942 году Дмитрий Крачковский вместе с женой, немкой по происхождению, эмигрирует в Австрию и Германию. Характеризовать этот поступок можно как угодно: и как предательство в военное время, и как последний шанс спасти в себе поэта. Я выбираю для себя второй вариант, тем более, что достаточно хорошо представляю, в каких нелёгких условиях пришлось прожить Крачковским тридцатипятилетний остаток жизни. Сначала был двухлетний лагерь для беженцев, потом работа на лесопилке, а потом - на всю оставшуюся жизнь - бедность и болезни, ведь и Крачковский и его жена вырвались из СССР уже далеко не молодыми людьми.
Дух, однако, веет, где хочет, и именно в лагере для беженцев к Крачковскому вернулась поэзия. Впрочем, то был уже не Крачковский, а Кленовский. Последний в одночасье родился зрелым поэтом, практически ничего общего с одарённым сыном известных художников Крачковских не имевшим. Если "Палитра" и "Предгорье" - предсказывающее талант, но, в сущности, не более чем ученичество у Гумилёва и Анненского, то уже "След жизни" - это настоящая, ни на кого не похожая, ни от кого не зависимая поэзия. Пусть не великая, но подлинная. Негромкая, не бьющая под дых, требующая вчитывания, осмысления, сопоставления с литературой эпохи, совершенно отличная от метафоризма и уж тем более сталинского барабанного боя, господствовавшего в метрополии, и ни ноты общей не имеющая с "нотой парижской". Маяковское "Я - сам" - это, как ни парадоксально, в значительно большей степени о таких, как Кленовский, нежели о самом Маяковском.
За годы, отпущенные поэту Кленовскому, пожилой, больной, стремительно теряющий зрение человек успел написать, подготовить к печати и издать одиннадцать книг. И колоссальное количество писем самым разным корреспондентам в самых отдалённых от Баварии, где жил, уголках мира. Его переписка с архиепископом и поэтом Иоанном Сан-Францисским (Дмитрием Шаховским) и Владимиром Марковым достойна академических изданий, а ведь среди тех, с кем Кленовский активно переписывался, - Нина Берберова, и Роман Гуль, и Игорь Чиннов, и Ирина Одоевцева, и Глеб Струве, и многие другие первостепенные деятели зарубежной русской культуры. Причём особо покладистым человеком и корреспондентом Кленовский, похоже, не был, во всяком случае, дорогие ему идеи отстаивал страстно, невзирая на имена и чины. Но его ценили, уважали, да и любили тоже - как независимого мыслителя и подлинного поэта. Критика хвалила его в унисон, исключая на первых порах одного только Юрия Терапиано, который 12 лет спустя, к седьмой книжке Кленовского, тоже сменил гнев на милость. Кажется, ни к какому другому поэту, даже к несомненно более значительным Цветаевой и Георгию Иванову критика не была так милостива, как к Кленовскому. Это удивительно, но объяснимо. Во-первых, он появился тогда, когда соперников, во всяком случае, близких ему по возрасту, уже почти не оставалось. Во-вторых, сидя в Баварии, он никому не мешал - ни в Америке, ни в Париже. Ну и наконец, Кленовский действительно был хорошим поэтом, собеседником для души. Именно потому ему, почти нищему, удалось выпустить в свет одиннадцать книжек, которые ведь издаваться иначе, как за счёт автора, не могли. И выходили они пожертвованиями или одолжениями друзей и почитателей поэта. Простая, пластичная поэтическая речь, созвучные многим мысли, надежда на бессмертие души, явственное ощущение присутствия ангела-хранителя за плечами, ностальгия по прошлому, мужественное приятие настоящего - вот, вероятно, основные черты поэзии Кленовского. Разве к такой лирике может оставаться равнодушным тот, для кого читать стихи и читать романы - дьявольская разница?
Большая, полная книга Дмитрия Кленовского, любовно подготовленная Олегом Коростелёвым и вышедшая в известной серии "Серебряный век. Паралипоменон" издательства "Водолей", к сожалению, мизерным тиражом 400 экземпляров, попала ко мне в руки исключительно благодаря любезному расположению составителя, за что я сердечно благодарю его. Она подарила мне пару недель общения с настоящим - в наше-то глянцево-целлулоидное время. И это были замечательные две недели. Не скажу, что не читал до сих пор лучших стихов, не встречал более глубоких мыслителей. Но давно не получал такого близкого к религиозному, утешения души, давно не встречал незнакомого до сих пор настоящего поэта, поэта без всяких "но".
Что же касается дополнительных материалов, то есть комментария, скромно названного здесь примечаниями, указателей и заключительной статьи, написанной А.Е. Коростелёвой, то все они, как это обычно бывает в изданиях, подготовленных О.А. Коростелёвым, почти исчерпывающе полны, внятно написаны и весьма сообщительны. В данном случае каждый сборник Кленовского сопровождается выдержками из наиболее значительных критических статей, сводом высказываний современной поэту критики, наиболее выразительными пассажами из переписки.
Дополняют книгу, придавая ей законченный вид, неизданные сборники стихов и переводов поэта, а также стихотворения из архива и не вошедшие в книги, подготовленные Кленовским к печати. Иными словами, мы имеем ныне полное собрание его стихотворений. Дело теперь, во-первых, за изданием столь же достойного и многотиражного избранного, а во-вторых, за изданием его интереснейшей переписки. Когда-нибудь, возможно, все это и осуществится, но с избранным, я думаю, издателям следует поторопиться. Покуда ещё не вымерли те, кто это избранное с удовольствием будет читать и перечитывать.
Или прав поэт: возможны вновь высокие удачи?..
«Полное собрание стихотворений»
Год издания: 2011
Новые публикации
18.07.2024
13.06.2024
