ИНТЕРПРЕТАЦИИ
ИНТЕРПРЕТАЦИИ
Сендушные сказки
Прашкевич Г.
/ илл. А. Шурица. - Новосибирск: изд-во "Свиньин и сыновья". - 112 с., ил.
Год издания: 2010
Рецензент: Распопин В. Н.
Критик Аркадий Ильцев раньше меня написал о "Сендушных сказках", коротко и внятно изложив все, что следовало сказать в комплиментарной рецензии, тщательно избегая того, что в комплиментарной рецензии говорить не следовало. Что остается делать мне? Верно: или своими словами повторить сказанное Ильцевым, или отказаться от комплиментарности - и написать, что думаю.
А думаю я вот что. Геннадий Мартович Прашкевич - человек решительно неугомонный. Он хочет и, в общем, может написать обо всем. Хочет и может охватить все жанры, виды, роды литературы. Для него, что называется, не проблема издать толстый том стихотворений, сборник фантастических рассказов, детективный роман, энциклопедию русской фантастики или, как в данном случае, обработать почти незнакомый читателю фольклор малых народов, издревле населяющих север нашего отечества. Для него не проблема предварять своими предисловиями или заканчивать послесловиями книжки молодых авторов и классические антологии, переводить стихи с корейского и сочинять бедекеры. Не знаю, писал ли Прашкевич пьесы или, например, оперные либретто, может, и нет, но ведь еще не вечер...
"Сендушные сказки" - маленькая, совсем маленькая книжка, всего 112 страниц, из которых добрую половину занимают рисунки Александра Шурица. Текст набран крупным шрифтом, узкой колонкой. Белая бумага, огромные поля. Дизайн, таким образом, замечательный: натуральная тундра, она же - сендуха. Сами сказки, то бишь текст, - как редкие стайки гусей над тундрой, ну, может, как собачьи повозки в белом безмолвии - узкими черными колонками, не отбитыми по правому краю, чтоб еще больше белого поля, чтоб еще больше бескрайней снежной сендухи. В контраст с парной - черной страницей, на которой, опять же белым картинка, не каждый раз и соответствующая рассказываемому в сказке. То стилизация под наскальную живопись, то каменная баба из Эрмитажа, то обглоданные рыбьи скелеты, то не пойми какое чудище из шаманского морока, а то и очертание лица узкоглазого юноши отчего-то с римским профилем.
Спрашивается: что перед читателем - литературная обработка этнографических трудов Иохельсона и Богораз-Тана, как указано и в авторском предисловии и в списке использованной литературы, или нечто в духе макферсоновых "Песен Оссиана" или "Песен западных славян" Мериме, то есть литературная мистификация? Тут я тоже ничего нового не говорю, те же сомнения высказал и Аркадий Ильцев.
Будем, однако, считать, что всё взаправду, и неугомонного Г.М. Прашкевича в данном, сендушном, случае прельщают лавры не мистификаторские, а толстовско-афанасьевско-гриммовские. Я имею в виду братьев Гримм, обработавших фольклор Германии, А.Н. Афанасьева, собравшего русские сказки, и Алексея Толстого, сделавшего в первой половине прошлого века собственную обработку народных сказок.
И вот змеятся по белому полю книжной страницы человеки и медведи, шаманы и лоси, росомахи и Чюлэни-полут - сказочные старички. Убивают друг друга, съедают, или сбрасывают несъедобных побежденных в море, предварительно засунув их в мешки, а потом забираются на самый верх юрты, откуда при свете звезд видно, как внутри юрты луноликая красавица рукодельничает. Короче, фольклор, примерно такой же, как у классика: "А позволь посидеть возле тебя, прелестная Оксана". Ну, то есть литературно обработанный.
Разница с Гоголем, однако, существенная. Ни тебе Екатерины, ни черевичек. Да и с "красным" графом разница тоже чувствуется. Я специально перечитал русские сказки последнего, в восьмом томе желтого десятитомника. И нигде не нашел у него ни единого слова, так сказать, от автора. Сказка и сказка, прослушанная Алексеем Николаевичем в исполнении десятка сказителей, десять раз записанная, а потом перенесенная на бумагу с сохранением всего необходимого из десяти пересказов и отсечением всего лишнего.
Не то в "Сендушных сказках". Никаких сказителей Геннадий Мартович, надо полагать, не слушал, ничего не отсекал, а выбирал у Иохельсона и Богораз-Тана (это не секрет, автор сам о том говорит в предисловии) и добавлял от себя. Ну, чтоб читателю, с Богораз-Танами не знакомому, понятней было. И чтоб красивей, поэтичней выходило.
Получилось так:
А думаю я вот что. Геннадий Мартович Прашкевич - человек решительно неугомонный. Он хочет и, в общем, может написать обо всем. Хочет и может охватить все жанры, виды, роды литературы. Для него, что называется, не проблема издать толстый том стихотворений, сборник фантастических рассказов, детективный роман, энциклопедию русской фантастики или, как в данном случае, обработать почти незнакомый читателю фольклор малых народов, издревле населяющих север нашего отечества. Для него не проблема предварять своими предисловиями или заканчивать послесловиями книжки молодых авторов и классические антологии, переводить стихи с корейского и сочинять бедекеры. Не знаю, писал ли Прашкевич пьесы или, например, оперные либретто, может, и нет, но ведь еще не вечер...
"Сендушные сказки" - маленькая, совсем маленькая книжка, всего 112 страниц, из которых добрую половину занимают рисунки Александра Шурица. Текст набран крупным шрифтом, узкой колонкой. Белая бумага, огромные поля. Дизайн, таким образом, замечательный: натуральная тундра, она же - сендуха. Сами сказки, то бишь текст, - как редкие стайки гусей над тундрой, ну, может, как собачьи повозки в белом безмолвии - узкими черными колонками, не отбитыми по правому краю, чтоб еще больше белого поля, чтоб еще больше бескрайней снежной сендухи. В контраст с парной - черной страницей, на которой, опять же белым картинка, не каждый раз и соответствующая рассказываемому в сказке. То стилизация под наскальную живопись, то каменная баба из Эрмитажа, то обглоданные рыбьи скелеты, то не пойми какое чудище из шаманского морока, а то и очертание лица узкоглазого юноши отчего-то с римским профилем.
Спрашивается: что перед читателем - литературная обработка этнографических трудов Иохельсона и Богораз-Тана, как указано и в авторском предисловии и в списке использованной литературы, или нечто в духе макферсоновых "Песен Оссиана" или "Песен западных славян" Мериме, то есть литературная мистификация? Тут я тоже ничего нового не говорю, те же сомнения высказал и Аркадий Ильцев.
Будем, однако, считать, что всё взаправду, и неугомонного Г.М. Прашкевича в данном, сендушном, случае прельщают лавры не мистификаторские, а толстовско-афанасьевско-гриммовские. Я имею в виду братьев Гримм, обработавших фольклор Германии, А.Н. Афанасьева, собравшего русские сказки, и Алексея Толстого, сделавшего в первой половине прошлого века собственную обработку народных сказок.
И вот змеятся по белому полю книжной страницы человеки и медведи, шаманы и лоси, росомахи и Чюлэни-полут - сказочные старички. Убивают друг друга, съедают, или сбрасывают несъедобных побежденных в море, предварительно засунув их в мешки, а потом забираются на самый верх юрты, откуда при свете звезд видно, как внутри юрты луноликая красавица рукодельничает. Короче, фольклор, примерно такой же, как у классика: "А позволь посидеть возле тебя, прелестная Оксана". Ну, то есть литературно обработанный.
Разница с Гоголем, однако, существенная. Ни тебе Екатерины, ни черевичек. Да и с "красным" графом разница тоже чувствуется. Я специально перечитал русские сказки последнего, в восьмом томе желтого десятитомника. И нигде не нашел у него ни единого слова, так сказать, от автора. Сказка и сказка, прослушанная Алексеем Николаевичем в исполнении десятка сказителей, десять раз записанная, а потом перенесенная на бумагу с сохранением всего необходимого из десяти пересказов и отсечением всего лишнего.
Не то в "Сендушных сказках". Никаких сказителей Геннадий Мартович, надо полагать, не слушал, ничего не отсекал, а выбирал у Иохельсона и Богораз-Тана (это не секрет, автор сам о том говорит в предисловии) и добавлял от себя. Ну, чтоб читателю, с Богораз-Танами не знакомому, понятней было. И чтоб красивей, поэтичней выходило.
Получилось так:
"Три брата были. Младшую сестру имели (? - В.Р.).
Старшие ушли, другому сказали: "Сестру береги!"
Один остался, еще малый мальчишка при нем. Стали ждать.
Духи прорубили зарю, ламуты, как комары, налетели".
И тут же следует:
"Они давно переселились за море, но иногда нападают. В сумерки при последних коротких лучах заходящего солнца можно видеть таких".
Потом так:
"Если ламута убить, он похож на обычного человека, только ноги большие и между пальцев перепонка" (Курсив везде мой. - В.Р.).
Потом - как бы возвращение к оригиналу:
"Упомянутый парень драться вышел".
И таким вот образом изложены все крупные сказки. Авторские ремарки смотрятся на черном фоне пересказываемых историй как белые заплаты. Неужто так задумано? А может, рассказчик, находясь уже во власти новой идеи, нового проекта, просто не перечитывал получившееся ни разу?
Миниатюры, впрочем, поданы удачнее, порой - почти как стихотворения.
"Один старичок был.
С женой был, дочерей имел.
Купаться пошел, вдруг совсем пропал.
Старуха пошла искать старичка, тоже пропала. Дочь пошла искать, и пропала. Может, сказочный старичок их украл. Может, дед сендушный, глупый. Вторая дочь отправилась вслед за ними, исчезла. И третья не вернулась.
Так, плача, искали.
Так, странствуя, умерли".
И хочется крикнуть вослед: не торопитесь, Геннадий Мартович, сендуха большая, необъятная, мы, читатели, тут еще не освоились. Но он о ней, сколь бы необъятной она ни была, уже все знает, все понял, все лучшее прочитал, все главное выбрал. Он ее уже пересек и скрылся за холмами новых начал. "Однако на Аляску поплыл, - думают обитатели Чукотки. - Вишь, на дальней льдине что-то чернеется".
Ну, чукчи с юкагирами, они к такому мороку привычные: был белый человек с шерстью у рта - сплыл белый человек с шерстью у рта, шаман-то дома, вон, слышь, бубны брякают, духи не балуют, ха-ра-шо-о!..
Читатель же остается в некоторой растерянности. Хоть он, читатель, в наше смутное время и не избалован высокой тщательностью писательского труда: блинами от Донцовой пробавляется да марининско-поляковские пирогами.
Им Прашкевич, разумеется, не чета. Но неужто ж не хочется, чтоб тебя, как братьев Гримм, и через двести лет читали, чтоб каждый ребенок на Руси хоть раз в начинающейся жизни своей потребовал у матери: читай сейчас про колобка, а потом сразу про сендушного деда!
И вот, по-моему, Геннадий Мартович к северным своим, юкагирским да чукотским сказкам еще вернется, как закончит новый проект на Аляске - так и вернется, ведь, профессионал, не может же он не понимать, что дело-то начал делать замечательное, но только что начал. И художник Шуриц тоже вернется - как минимум римские носы подправить. Однако.
Ну а сами по себе сказки нашей тундры замечательно хороши. Великое дело фольклор!
«Сендушные сказки»
Год издания: 2010
Новые публикации
18.07.2024
13.06.2024
