Жизнь Антона Чехова

Рейфилд Д.

М.: Независимая газета. - 858 с.

Год издания: 2006
Рецензент: Распопин В. Н.

    Вероятно, сейчас так много выходит книг о литературе, потому что не пишутся новые книги, которые сами бы являлись литературой. Будем надеяться, что когда-то литература оживет, у нас же сегодня просто период осмысления того, что сделано прежде. Будем надеяться. И не будем переживать по тому поводу, что в подобной ситуации находимся не только мы, но и вся христианская цивилизация, теряющая теперь последних своих истинных художников и учителей. Оставшихся классиков, даже и классиков постмодернизма, можно ведь запросто перечесть по пальцам... Но - тс-с - сказано же: не будем...

    А о чем будем? А будем снова о том, что теперь называется non-fiction, то есть о невыдуманной литературе. Будем о новой биографии русского классика, написанной западным филологом. "Что ж, своих филологов не хватило?" - может спросить иной читатель. И то правда.

    Отвечу, однако, есенинской строчкой: "Большое видится на расстоянии", и если англичанин Дональд Рейфилд умен, талантлив и честен перед читателем и - главное - перед своим героем, отчего ж нам и не признать, что такой книги о жизни Чехова мы еще не читали, хотя и немало встречали добротных чеховских биографий, написанных нашими и наполовину нашими авторами. В последнем случае я подразумевая биографию Чехова, написанную Анри Труайя (урожденным Львом Тарасовым) и сравнительно недавно также вышедшую на русском языке.

    Чем же отличается рейфилдовская книга о Чехове от всех прочих? Основательностью и честностью, с которыми восстанавливается не только писательский, но и человеческий облик классика. Это - западный подход к делу. Мы так о классиках писать не можем, да и никогда не могли. Именно не можем, а не не умеем. Для нас классик - "наше всё", а коли так, о нем, как о всяком покойнике, одно из двух: или с восторгом, или - плюя на памятник. За три века русской литературы прощать мы, похоже, научились одному только Пушкину. Ради интереса полюбопытствуйте, что и как до сих пишется у нас о Достоевском, Гоголе, Блоке... Я уж не говорю о таких "сомнительных" (в смысле причисления их к сонму классиков) фигурах, как Булгаков, Пастернак, Есенин и сам, прости Господи, Владим Владимыч.

    Впрочем, западные авторы тоже не всегда пишут объективно, однако в данном случае, по-моему, и с объективностью, и с обстоятельностью, и с архивными открытиями, и - самое важное - с читабельностью все в порядке.

    Да, новая биография Чехова хороша, ибо не только являет нам многое из того, что скрывалось, да и, что греха таить, до сих пор скрывается от нас бдительными и всесильными "рабами лампы", но и создает великолепную картину эпохи, в каком-то смысле ведь именно им, героем книги, и созданной. А может быть, и завершенной. И это не живой портрет человека и писателя на фоне эпохи, а именно сама она, живая эпоха, в которой жил и которую создавал своими текстами Антон Павлович Чехов. Создавал в сотрудничестве и противостоянии, вопреки собственной болезненности и ущербности времени, порой вырывая себя из проживания собственной, такой  короткой жизни - ради великой судьбы. И если вы думаете, что Чехов (как, собственно, и любой талантливый художник) не понимал только что мною сказанного, вы глубоко заблуждаетесь. Чехов понимал всё, Чехов прекрасно знал себе цену, как, впрочем, и цену своим близким, друзьям и любовницам.

    Вот об этом, скорее всего, и написана главным образом книга Дональда Рейфилда: о том, сколько стоит классик, и о том, сколько стоит ему жизнь, а сколько - судьба. Которую он, в отличие от всех нас, создает по собственной воле.

    Я не стану останавливаться здесь на том, что вызвало шум вокруг этого исследования, то есть на множестве восстановленных Рейфилдом купюр в переписке Чехова, из которых следует, что рафинированный классик и стопроцентный демократ никаким рафинадом на самом деле не был, о чем, вообще-то говоря, любой вдумчивый читатель может догадаться, к рейфилдовскому труду и не обращаясь, из одной только чеховской строчки о том, как он "всю жизнь по капле выдавливал из себя раба". Ведь если выдавливал сорок лет, значит, было что выдавливать.

    Она об этом, книга Рейфилда, о человеческом. А разве чеховские книги не о человеческом?

    Можно по-разному интерпретировать одни и те же факты, по-разному оценивать одних и тех же людей: родителей писателя, его талантливых, но обездоленных (или самих себя обездоливших) братьев, Марию же Павловну можно представлять себе скромным серым ангелом, как бы забыв, что не только ее братья, но и она сама жила в том самом серебряном веке, где, по слову Ахматовой, "Все мы бражники и блудницы"... Можно сочувствовать Лике Мизиновой или, напротив, Ольге Книппер, почему-то решив для себя, что с первой классик, так сказать, поматросил и бросил, как поступил и с множеством других, с кем качался в бурных волнах океана молодости, а вторая чем-то пожертвовала для умирающего драматурга... Можно считать Суворина тем, кем он был в противостоянии с демократической Россией, забыв о том, кем он становился в присутствии Чехова... Собственно, так мы в основном и делали до сих пор, до рейфилдовской "Жизни Антона Чехова".

    Книга Дональда Рейфилда и об этом. Но она еще и о том, и гораздо больше о том, что все они - чеховские родители и братья, его временные любовницы и постоянные подруги, его жена и Суворин, по сути, единственный близкий друг писателя на всем почти его творческом пути, хотя Чехов любил и умел дружить с разными людьми, - живые, ранимые люди, совсем не плохие люди, хотя, конечно же, и не ангелы. А Чехов - ангел? 

    Может быть, главная ценность книги английского филолога о жизни русского писателя-классика и состоит, по крайней мере, для нас, русских читателей, именно в отрицательном ответе на этот сугубо русский вопрос, а вовсе не в попахивающих жареным рассуждениях о том, кем на самом деле был последний классик "золотого" века и первый - "серебряного": юдофобом или юдофилом, или же юдофилом только на предмет хорошеньких молодых евреек, поскольку те всегда несколько проще относились к физической любви без марьяжных намерений, нежели наши, тем более наши православные, и не в дотошном восстановлении истории создания сахалинской публицистики или четырех предсмертных драм, с которых - задолго до Первой мировой войны - и начался, думается мне, двадцатый век заодно с Московским Художественным театром.

    В том и главный рейфилдовский нам урок, так сказать, мораль: человек - будь он даже сам Чехов - не ангел. Потому читать его смешные рассказы больно. Потому еще больнее читать правду о нем. Вспомните пушкинское: "И с отвращением читаю жизнь мою". Они и классики именно потому, что смогли сказать о себе так. Именно потому ни их книги, ни они сами никогда не будут забыты и никогда не будут исчерпаны.

    И последнее, что называется, на заметку нерадивым. Со свойственной именно западным литературоведам точностью и афористичностью, то есть не пускаясь в лирические отступления, Дональд Рейфилд на страницах своей биографии Чехова дал современную филологическую оценку всем его основным повестям, крупным рассказам и пьесам. И выстроил тем самым прямую, ясную линию творческого пути классика. Читать этот во всех смыслах солидный, превосходно переведенный О. Макаровой и прекрасно изданный "Независимой газетой" том, поверьте, - настоящее удовольствие, которое и советую вам непременно себе доставить, даже если вы думаете о жизни героя этой книги совсем не то, что думает о жизни Антона Чехова ее автор.

«Жизнь Антона Чехова»
Год издания: 2006

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я