Александр и Любовь

Сеничев С.Ю.

М.: Вагриус. - 400 с.

Год издания: 2007
Рецензент: Распопин В. Н.

Известная книжная серия о любви великих (или о великой любви) издательства "Вагриус" весной 2007 года пополнилась книжкой и ожидаемой и неожиданной. Ожидаемой - потому что свежее филологическое или хотя бы историческое сочинение о любви Александра Блока и Любови Менделеевой, что называется, сюда (в серию) напрашивалось. Неожиданной - потому что так до Сеничева о Блоке еще, кажется, никто не писал и, хочется надеяться, вряд ли когда-нибудь напишет.

Дело, видите ли, не в том, что Сергей Сеничев поставил себе целью в поисках "неотретушированного Блока" опровергнуть всех, кто до него брался за аналогичное жизнеописание, что в случае с автором "Стихов о Прекрасной Даме" и "Двенадцати" означает - расшифровывание и толкование. Дело в том, что никому до Сеничева, по всей вероятности, не могло и в голову прийти исследовать феномен Блока, то есть лечить эту "высокую болезнь" нашей поэзии, литературы, культуры, истории - словом, самой России хирургическим методом. Да, осторожные (и не только, кстати, в любовной части) жизнеописания Блока, сделанные В. Орловым, или С. Соловьевым, или А. Турковым от поэзии, неизбежно казались читателю неполными, умалчивающими о чем-то сокровенном. Но ведь на то оно и сокровенное - смирялся в конце концов читатель, откладывая просмотренное жизнеописание поэта от крупнейшего или просто крупного блоковеда и возвращаясь к творчеству самого Блока, дабы еще и еще раз понять: все главное поэт сказал о себе сам, причем откровеннее и, разумеется, лучше, чем даже представить себе могли хоть Турков, а хоть и сам Орлов. Но те, как уже почти сказано, действовали в блоковском случае все-таки терапевтическими методами, и, думается, не только из-за цензурных запретов.

Нынче у нас другие времена, нынче можно не только всё как оно есть и было про Высоцкого и Влади, или там про Горького с его "железной" Мурой, но и об Ахматовой с Модильяни (что, кстати, Борис Носик в книге "Анна и Амедео" сделал как раз по-старому - осторожно, безболезненно, вот именно терапевтически). Ну и теперь вот про Блока с его Прекрасной Дамой и прочими загадочными Незнакомками.

Что ж, как вы уже, думаю, давно поняли, я не приветствую появление такого жизнеописания великого поэта и ни в коей мере не пропагандирую рассматриваемую тут книжку, пусть написанную с постмодернистской лихостью, пусть местами остроумную - для тех, кому по нраву юмор в прозекторской, в целом же нагловато-грязноватую, как, собственно, и все расследования в чужих постелях.

Вот, слово сказано: книжка "Александр и Любовь" - не жизнеописание поэта, даже не исследование загадок интимной жизни поэта. Это - моветонный, по сути, очерк для почти что желтого издания типа "Каравана историй". Не совсем, то есть, чтобы порядочному человеку нельзя было туда заходить, но, с другой стороны, без противогаза - себе дороже.

А зачем в таком случае писать рецензию? Чтоб предупредить: не ходите, дети, в Африку гулять? И да и нет. Предупредить, разумеется, необходимо - тех же учителей хотя бы: серия-то и впрямь популярная. Но необходимо еще и честно сказать о том, что многое в этой моветонной книжке автору по-настоящему удалось. Многое в личности и поэзии Блока подмечено зорко и, пожалуй, впервые. То есть не впервые, конечно, подмечено, а впервые четко и остроумно сформулировано. И если суметь отвлечься от языкового нахальства и нахальства вообще, если суметь укрыть, упрятать своего Блока в глубине души, то книжку можно прочесть и с интересом и не без пользы. Но это - ЕСЛИ. Если вы умеете читать, не разучились читать, научились читать.

Ну что, примеры, так сказать, положительного? И впрямь "их тьмы, и тьмы, и тьмы", приведу пару, еще раз предупредив читателя: к разговору о Блоке (Данте, Пушкине - нужное подчеркнуть) на таком кухонном языке мы не привыкли (и хорошо бы все же не привыкать).

"Был ли вообще ее Сашура (речь о треугольнике: Блок - Любовь Дмитриевна - Белый; Сашура здесь - А. А. Блок – так называла его мать, и она-то, в отличие от нас, имела на то право; она - Л.Д. Блок - В.Р.) готов к тому, что женушка воспримет однажды его смелое "И ты!" - этот прозвучавший словно бы в общем рецепт - как руководство к действию (речь о неизбежной физической измене друг другу, предсказанной Блоком в разговоре с молодой женой. - В.Р.)? И - самое важное: мог ли он тогда предположить, что в "астарт"-партнеры его Люба выберет не какую-нибудь постороннюю серость (как это делал и продолжал делать он сам), а первого из его "братьев" (Андрея Белого. - В.Р.)? Ровню. Единственного, кого он не мог бы, да просто и не имел бы права не рассматривать в качестве соперника... (С. 106).

Или вот краткая биография философа и поэта Владимира Сергеевича Соловьева, чьи "притягательные идеи" повлияли на блоковское "нетипическое отношение к любимой":

"Еще девятилетним мальчуганом попал Вова Соловьев в визионеры: взял да и узрел как-то (если и мы готовы верить каждому его слову) Божественную премудрость - Софию... В молодости он был уже каббалистом и убежденным спиритом. Общался со всевозможными духами, то веря, то нет в происходившее на сеансах... А в зрелости озадачился проблемой объединения церквей, в результате чего поссорился одновременно и с православием, и с католицизмом... Наконец сам Владимир Сергеевич, тем не менее, десять добрых лет стремится к отнюдь не платоническому соединению со своей первой земной Софьей (Софьей Петровной Хитрово). А потом водит того же свойства амуры с другой - Софьей Михайловной Мартыновой - уважаемой женой (племянника того самого убийцы Лермонтова) и матроной. Короче говоря, тот еще фрукт был. Кстати, и поднявших его на щит своей замысловатой идеологии символистов он пародировал позже блестяще саркастично. То есть философ-то он был философ, но ни в чем человеческом себе не отказывал. А Блоку не повезло.

Начитавшись безответственных (сугубо на наш, повторяем, взгляд) сентенций г-на Соловьева, он рискнул поэкспериментировать с разделением любви. И по трагическому совпадению апогей его готовности к эксперименту пришелся тютелька в тютельку на период самых лирических отношений с будущей женой" (С. 108 - 109).

Не достаточно ли? Нет?! Продолжить? Вам нравится?! Мне, страшно сказать, тоже?!. Да опомнимся же, господа, окстимся - ведь мы читаем сейчас не о каком-нибудь Диме Билане, Серёге или Воване Жириновском - мы читаем О ВЛАДИМИРЕ СОЛОВЬЕВЕ И ОБ АЛЕКСАНДРЕ БЛОКЕ! О великом мыслителе и великом поэте, о гордости нашей культуры, может, о единственной гордости нашей!.. Или Блоки у нас теперь, как грибы растут?..

К финалу своего сочинения, кажется, и сам автор вдруг как бы опомнился - недолгое советское житие Блока описано уже без всякой ухмылки, а на последних страницах книжки великий мертвец, вообще-то говоря, еще раз в этом труде руками исследователя умерщвленный, вдруг оживает и вновь обретает - Поэт! - свою вечную тайну: "Вся его Прекрасная Дама, вся "Снежная маска", вся "Кармен", "Через двенадцать лет" - вся его лирика (а Блок почти весь - лирика) - один непрекращающийся плач по одиночеству. Какая разница - своему ли нашему... Это долгая исповедь человека, ведавшего и могшего поделиться чем-то большим, чем просто любовь" (С. 398). Почему? А вот почему:

""Жить - чтоб мыслить и страдать" - знакомая формула?

Отец нынешнего нашего литературного языка счел, что ни добавить к ней, ни убавить из нее не получается: только мыслить и только страдать. И ничего - ни малейшего намека на "любить". Ни в какой-нибудь даже обтекаемой форме. Любить - не есть функция поэта. Хочешь любить - иди и люби. Только уж на Парнас тогда не лезь. А любовь... - да что любовь! В конечном счете она лишь универсальное средство погружения в страдания.

Не в осознании ли непререкаемости этой формулы жизненных приоритетов настоящего русского поэта и заключалась великая тайна Блока? Не в том ли и великая трагедия этого стихотворца (подчеркнуто мною. - В.Р.), что, твердя "люблю" по сто раз на дню, он чувствовал, что лишен этого человеческого дара?" (С. 389 - 390)

В поисках "неотретушированного Блока" Сергей Сеничев (сам, по-видимому, неудавшийся поэт - кто же еще мог бы назвать Александра Блока стихотворцем?) находит отгадку блоковской тайны, но теряет при этом носителя загадки. Теряет поэта, точнее те самые "божество и вдохновенье", которые одни его, поэта, и создают. Те самые "божество и вдохновенье", с обязательным требованием которых в судьбе художника обращался Блок - страшно подумать теперь! – к большому поэту Георгию Иванову - и не находил их в писаниях младшего собрата. "Когда бы грек увидел наши игры!.." Когда б прочел Поэт сочинения нынешних блоколюбок!..

Вот потому и не мог я не рассказать вам о своем знакомстве с этой книжкой. И потому не решаюсь рекомендовать ее к прочтению неокрепшим умам. Учитывая же, что окрепших ныне осталось мало...

На том бы и закончить, да, впрочем, еще не всё. Осталось еще привести одну цитату, так сказать, перецитировать автора, приводящего эти строки из "Возмездия" в подтверждение собственного рассказа о последней женщине Блока:

Там, где скучаю так мучительно,

Ко мне приходит иногда

Она - бесстыдно упоительна

И унизительно горда...

Кто эта "она"? Сеничев говорит: мать единственного ребенка поэта, Александра Чубукова. Что ж, может быть, и так. А может быть, она, бесстыдно упоительная и унизительно гордая - та, что "Данту диктовала страницы "Ада""?..

Во всяком случае, кажется мне, что здесь, в этих четырех строчках, не только истинный ключ к тайне Блока, но и его, воистину блоковский, загадочный и удивительно ясный - поэтов, ответ всем на свете исследователем и гробокопателям - и терапевтам, и хирургам: там, где скучаю так мучительно...

Скучно ему с нами жить на свете, господа!

«Александр и Любовь»
Год издания: 2007

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

Александр и Любовь

Новые публикации

ВИДЕОСЮЖЕТЫ