Евангелие Михаила Булгакова. Этика Михаила Булгакова

Зеркалов А.

М.: Текст, 2004, 2006. - 192 с.; 240 с.

Год издания: 2006
Рецензент: Распопин В. Н.

Решительно ничего нового в сказанном нет, что и подтверждают обе рассматриваемые ниже книги. Собственно говоря, это даже не две книги, а две части одного очень и очень интересного, глубокого, хотя и небесспорного, наверное, в иных выводах литературоведческого труда, написанного полтора-два десятилетия назад покойным ныне автором, которого читающее большинство знало и почитало под другим именем.

Александр Зеркалов - прозрачный, согласитесь, и многозначный псевдоним известного советского фантаста Александра Исааковича Мирера (1927 - 2001), автора книг "Дом скитальцев", "У меня девять жизней", "Мост Верразано", псевдоним, которым он подписывал свои литературоведческие вещи о творчестве Н.С. Лескова, братьев Стругацких, М.А. Булгакова. Кроме того, высокий профессионал и глубокий эрудит А.И. Мирер редактировал целый ряд интереснейших издательских проектов московского издательства "Текст", среди которых первое достаточно полное собрание сочинений Стругацких и полное собрание фантастических произведений классика польской и мировой фантастики Станислава Лема.

Лично знавшие Мирера коллеги в один голос сетуют, что он слишком мало публиковался. Может быть. Однако публиковался. И был известен, читаем и почитаем (в отличие от его любимого героя). Сетовать же на то, что "Евангелие Михаила Булгакова" публиковалось при жизни автора лишь в США и Югославии, а у нас впервые вышло книжкой в том же "Тексте" только в 2003 г., как бы даже и нелепо: тончайший и глубочайший анализ откровенно антисоветского романа Булгакова (пусть и изданного на родине через четверть века после смерти автора - чудом изданного!) не мог быть приемлемым для советской цензуры по определению. Что же касается постсоветского периода (1991 - 2001), так в это десятилетие издателям, без разбору и корректуры печатавшим все ранее запретное и, главное, как правило, не требующее сколько-нибудь значительного читательского труда, было просто не до того.

Хорошо, что напечатали теперь. И, конечно, жаль, что автор не дожил. Прежде всего потому, что труд его, как представляется, не окончен, потому, что вторая книга, в которой вроде бы рассказано обо всех главных персонажах булгаковского романа (первая книга, "Евангелие Михаила Булгакова", исследует только ершалаимские главы), на самом-то деле обрывается как раз перед последней, решающий авторской атакой на институты власти - земные и внеземные - и на тех красных и серых кардиналов, коими эти институты создаются и управляются.

Во всяком случае, именно такое ощущение возникает, когда переворачиваешь последнюю страницу "Этики Михаила Булгакова", и стойко держится долгое время спустя. Ощущение, что А.И. Мирер рассказал далеко не все, что знал о тайнах романа сам, что, строя свои книги вглубь и вширь, последней-то широты не объял, последних-то глубин не открыл, а разве лишь приоткрыл над ними завесу, да и то для тех только, кто читал его "литературоведческий детектив" не как детектив, для тех, кто и "Мастера и Маргариту" читает не как мистико-сатирическую фантасмагорию...

А как, спросит иной читатель, как же тогда их читать, книги Михаила Булгакова и Александра Зеркалова?

В этом-то и вся суть. Никак, дорогой читатель, их не прочтешь, если не прочтешь перед тем, вместе с тем, после того сотни и тысячи других книг - выдуманных и невыдуманных. Хотя невыдуманных книг нет. Хотя нет и не может быть книг выдуманных. Ведь если у книги, как у человека, должны быть и мать, и отец - литература и жизнь, стало быть, настоящая книга содержит в себе гены и того и другого, и не является ни совершенной выдумкой, ни полной правдой. В том числе и книга, рассказывающая о другой книге. Или точнее - о других книгах, ведь в "Мастере и Маргарите", как в матрешке, заключена, скрыта, если угодно, заархивирована целая библиотека.

Зеркаловский детектив, собственно, в том и заключается, чтоб снять все крышки, назвать все имена, раскопать, разархивировать все тайные шифры и тексты - то бишь книги, предшествующие или сопутствовавшие булгаковской, которые, как пещерные евангелия, вроде бы повествовали о том же самом, но только вроде бы, поскольку Булгаков, создавая "Мастера и Маргариту", по сути (а так и должно быть, только так и бывает!), принимал роды у вековечной литературы, оплодотворенной его, булгаковским, временем.

Две тысячи лет назад Слово, запечатленное в Четвероевангелии (а равно и в христианских апокрифах) было действительно новым. Но не первым. И не единственным. Так или иначе Слово (не только ведь Сын Божий, но и просто слово) повторяло, развивало или отрицало (что, по сути, значит - повторяло развивая) сказанное ранее, например, в ветхозаветной книге Иова. Иными словами, новое Слово родилось от тех же старой литературы и современной ему жизни. Это заявление оспорят, разумеется, верующие, но для мыслящих неверующих, во всяком случае, невоцерковленных людей (а именно таковым, судя по тексту, был А.И. Мирер) оно вряд ли будет неприемлемым. А коли так, коли само Слово - есть истина, но не есть истина в последней инстанции, потому как и до него, и после него были и будут иные истины, коли так, давайте хоть коротко посмотрим, какие тайны и шифры разгадывает в своих книгах автор. Как он это делает и зачем.

Начнем с КАК. Вспомним о времени, когда "роман о Понтии Пилате" создавался - и сразу же осознаем: для того, чтобы выжить и закончить свой труд, Михаил Афанасьевич Булгаков - реальный писатель в реальном историческом времени - должен был действовать одновременно упорно и тайно, едва ли не так же, как действовали первые последователи Христа. Этой необходимостью не молчать, но скрываться и таить, и обусловлены по большей части бесчисленные шифры романа, которые приходится разгадывать литературоведам и историкам. Правда, если смотреть лишь с одной стороны, если не брать во внимание то, что мать-литература ко времени "Мастера и Маргариты" породила немало истин, пусть и не таких, что могли бы опровергнуть или хотя бы всерьез опротестовать Слово. Все важнейшие из этих истин последний русский классик должен был в своем творении учесть, не имел права не учесть. Но как мог он это сделать в эпоху безраздельного господства лишь одной из истин, напрочь, "с Марксом в башке и револьвером в руке", отвергающей все и любые альтернативные истины и слова, и прежде всего само Слово? Только зашифровав, скрыв от тех, у кого в башке один Маркс, прочие истины и слова, сказанные Гете, Кантом, Эдгаром По, Лермонтовым, Гоголем, Достоевским, Ницше, Фрейдом, Д. Штраусом, даже (как охарактеризовала его Ахматова) переводчиком с иностранного Александром Грином. Метод тут, в сущности, единственный, одновременно очень простой и архисложный. Метод, которым (надо думать - за отсутствием в их творческом арсенале каких-либо иных) ныне невозбранно пользуются простодушные постмодернисты. Текст, часть текста, глава, период, фраза, строчка, наконец, слово составляются из лоскутков чужих текстов, зачастую по смыслу и цели полярных. Получившийся двойственный, многозначный, а в отдельных случаях, когда таким образом действуют действительно талантливые писатели (как, скажем, Набоков или Маркес), и многозначительный текст являет собой оригинальное художественное произведение. Иногда, и правда, являет. Как раз такой несколько лет назад подробно разбирала новосибирский литературовед Т.И. Печерская, показав буквально умопомрачительное количество открытых и скрытых цитат, составляющих четвертую, "чернышевскую", главу набоковского романа "Дар". Право, ощущение такое, что не человек писал эту главу, а какой-нибудь азимовский суперкомпьютер Мультивак.

Из книг Зеркалова следует, что "Мастера и Маргариту" создал человек, владеющий столь же изощренным аппаратом, но при этом роман Булгакова, насквозь литературный, нисколько не кажется написанным супермашиной, никак не отнесешь его к разряду постмодернистских произведений, где, как правило, есть все, кроме живого человека - его боли и радости, счастья и трагедии.

Как раз это-то - живые люди, их сила и слабость, их муки и радости - и отличает книгу Булгакова от плоскостных постмодернистских "лоскутных одеял". Составленные из евангельских характеристик, фантазий Гете и Гофмана, из мучительных видений Гоголя и прозрений Достоевского, цитат, намеков, зашифрованных отсылок - "меток", как называет их Зеркалов, - к текстам других авторов, они странным образом обретают плоть, многомерность, обретают оригинальные физиономии, словом, оживают.

Хотя почему, собственно, странным образом? Никакой загадки, кроме вечно неразрешимой загадки гениальности, здесь нет. Стоит лишь от вопроса "как" перейти к вопросу ЗАЧЕМ, от, так сказать, эстетики к этике. Зачем, для чего написан роман "Мастер и Маргарита"? Затем же, видимо, зачем и приезжал в Москву 30-х гг. ХХ века дьявол: чтобы убедиться самому и нас убедить: "Люди как люди... Квартирный вопрос только их испортил". (И ведь прав был, ежели без предубеждения вглядеться в имеющуюся сегодня наличность через призму хоть булгаковских, а хоть и миреровских зеркал!)

Не прост, ох, как не прост этот пресловутый квартирный вопрос! Мало того, что и в реальности до сих пор толком не разрешен, так еще и сходятся на нем все, пожалуй, сюжетные, философские, публицистические и лирические нити повествования - ничуть не меньше, чем на иных "проклятых" вопросах русской интеллигенции или заклятых загадках романа, как-то: действительно ли черт "вечно хочет зла и вечно совершает благо", и, коли действительно так, в чем же тогда существенная разница между чертом и Богом; является ли булгаковский Иешуа "подлинным" Иисусом Христом или столь же далек от Слова любви, пришедшего в мир с мечом, как и его прямой предшественник, князь Мышкин; что представляет собой покой, заслуженный мастером, - земной рай или поднебесное чистилище по Михаилу Афанасьевичу и т.д., и т.п.

Раскрыв многие и многие источники, расшифровав многие и многие загадки, ответив почти на все "как" и "откуда", столь же последовательно Александр Мирер, писатель, эрудит, исследователь, человек, как он сам себя аттестует, "следующего за булгаковским поколения" отвечает на многие и многие "зачем". И отвечает исчерпывающе. Не только потому, что многое знает и о многом задумывается, но еще и потому, что многое, слишком многое из того, о чем писал Булгаков и что для нас - не жизнь, а литература, постигал собственным опытом.

Оттого его по сути-то ведь ученый труд, пусть и сконструированный как литературоведческий детектив, и читается не столько как исследование чужого творчества, сколько, пожалуй, как горький рассказ о собственной жизни: "Это было со мною и со страной, это в сердце было моем".

Книга - она, как человек. Настоящая книга - как хороший человек. А хорошие люди не кончаются, даже когда умирают, не успев завершить последней главы в заветной рукописи, даже не успев задать последний вопрос - КТО ("...кто ж ты, наконец?.."). Не кончаются, потому что рукописи заветных книг - сколь бы ни тщились уничтожать их пожары истории или иные временщики - "рукописи не горят".

«Евангелие Михаила Булгакова. Этика Михаила Булгакова»
Год издания: 2006

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я