ПРИЗРАКИ ГОЙИ (GOYA`S GHOSTS)

Режиссер Милош Форман

Сценаристы: Жан-Клод Каррьер, Милош Форман

Оператор Хавьер Агирресаробе

Композиторы: Хосе Ньето, В. Бауэр

Продюсер Сол Зэнц

Актеры: Стеллан Скарсгард, Хавьер Бардем, Натали Портман, Рэнди Куэйд, Майкл Лонсдейл, Бланка Портильо и др.

Продолжительность 115 мин.

Жанр: эпическая мелодрама

Производство: Испания

 

 


Год выпуска: 2006

    Как и в предыдущей моей рецензии - на картину Агнешки Холланд "Переписывая Бетховена", речь пойдет о выдуманной истории, в которой действует невыдуманный гений. Иными словами, для того чтобы постичь или переосмыслить великую личность, крупные современные кинематографисты вводят ее в рамки собственной картины. Так, Агнешка Холланд "подарила" Бетховену закатную любовь, а Милош Форман заставил крупнейшего испанского художника XVIII - XIX вв. Франсиско Гойю сделаться участником костюмной мелодрамы на фоне большой истории.
      Не станем сейчас подробно обсуждать вопрос этичности такого художественного подхода к личности и истории: в конце концов большой художник (а Форман, несомненно, один из самых ярких режиссеров в мировом кинематографе) имеет право, отказавшись от жанрового стандарта кинобиографии, предложить нам свою приватную беседу с Гойей, коль скоро его тридцатилетней давности "разговор" с Моцартом и Сальери до сих пор остается востребованным, пусть и в узких зрительских кругах.
      Этого фильма с нетерпением ждали многие. И почти всех он разочаровал, хотя, кажется, режиссер рассказал заранее всё самое необходимое о своей цели: еще раз - глазами Гойи - показать неизменную жестокость человека к человеку, власти к человеку, бесчеловечности человеком созданного общества, поставить знак тождества между тем, что видел испанский художник во времена последних судорог инквизиции, крушения империи и экспорта чужой революции, и тем, что видел сам Форман - гибель буржуазной культуры, нацизм, экспорт социализма советского образца, возрождение и подавление новой демократии и прочее, прочее, прочее. Похоже, едва ли не всеобщее разочарование в критическом стане, слегка, правда, прикрытое вполне естественным пиететом перед живым классиком за его былые достижения, вызвано не тем, что зритель увидел вместо трагедии мелодраму, а именно тем, что мелодраму ему предложили вместо байопика. Меж тем всё не столь однозначно.
      Давайте разбираться, сколько в "Призраках Гойи" от мелодрамы, сколько от Голливуда и сколько от того, что ни в какой мелодраме не увидишь. Но прежде надо хотя бы коротко рассказать сюжет.
     Фильм - кстати, не слишком длинный даже по метражу, в сознании же зрительском проносящийся, как вихрь, - делится на две части. В первой действие происходит в 90-е годы XVIII века, во второй - полтора десятка лет спустя. История начинается сценой, в которой люди в рясах обсуждают революционные, то есть перевернувшие человеческие представления не только о возможностях жанра, но и о роли и власти художника в мире офорты Гойи из серии "Капричос". Обсуждение это как бы подталкивает некогда грозную, а ныне все более и более сдающую былые позиции церковь к возобновлению страшной деятельности инквизиции, которую в этом собрании представляет прежде всего главный герой сюжетной составляющей фильма - брат Лоренцо, молодой красавец, имущий духовную власть и наделенный от природы не только мужественной красотой, но и честолюбием, и силой воли, и, как выяснится в финале, мужественным характером. Возмущенные непривычной эстетикой, а главное - содержанием офортов, не оставляющих никаких сомнений в том, что художник думает о человеческой природе, к коей ведь, как ни прискорбно, принадлежат не только нищие и солдаты, но и монархи и монахи, слуги Господа приходят к решению возобновить деятельность святой инквизиции, начав непосредственно с рисовальщика. Разумное, что ни говори, решение, однако не проходит в последней своей части: пылкая речь Лоренцо в защиту самовыражения большого, да к тому же востребованного в королевском дворце художника слегка охлаждает пыл собратьев. Тем не менее механизм запущен, и уже в следующей сцене мясорубка затягивает в себя первую жертву.
      Инквизиторы находят превосходное решение: коли королевского художника трогать небезопасно, возьмем его музу, вон ту блондинку, чья ангелическая физиономия украшает нашу церковь (нет, какой все-таки негодяй этот Гойя!), возьмем и расспросим с пристрастием, и что ж, что она дочь богатого, очень богатого негоцианта. Правоверный католик, говорите? Посмотрите внимательнее на форму ушей! А отчего это его белокурая девица не ест свинины? Не нравится, говорит, запах, а подвесить жидовку на дыбу!
     На дыбе любой признается в чем угодно. Это очень хорошо знали инквизиторы, чекисты, гестаповцы и все и всяческие полпотовцы. Знали? Знают и не перестают хотеть наращивать знания. И то: не на собственной же шкуре! Неожиданно брату Лоренцо пришлось на любительской дыбе, устроенной отцом и братьями несчастной девушки, испытать самому то, что испытывали его жертвы. И он тоже признался - подписал бумагу, утверждающую, что он, брат Лоренцо, есть законный отпрыск гориллы и орангутана. И ходить бы ему, красавцу, с таким признанием всю оставшуюся жизнь с протянутой рукой - и это в лучшем случае, в худшем же - четыре шага вперед, четыре назад - по каменному подземелью, кабы не французская революция.
      Спустя шестнадцать лет мы вновь встречаемся с героем, вернувшимся на родину вместе с наполеоновской армией. Он теперь уж не инквизитор, а пламенный революционер, человек обремененный семьей и государственными заботами. Он мудр, справедлив и, пожалуй, излишне гуманен. Постаревшему, оглохшему и потерявшему венценосных заказчиков Гойе он заказывает собственный портрет, на мародерство армии завоевателей старается не смотреть, бывших собратьев по церковному ремеслу принародно обличает и сажает в сырой подвал, да более того - принимает живейшее участие в судьбе несчастной сумасшедшей, той самой дочки негоцианта, что не ела свинины, а именно устраивает эти живые мощи в больницу... Ну что ж что психиатрическую - все же в больницу, а не в каменный мешок, где она, с его же подачи, провела предыдущие шестнадцать лет.
      Гуманизм бывшего инквизитора в революционной ипостаси доходит до того, что он излавливает всех мадридских шлюх и собирается - разумеется, для того, чтобы дать им шанс на новую, лучшую, непременно честную жизнь - отправить их ближайшим кораблем в Америку. Конечно, среди этих падших находится и его собственная дочь, зачатая той самой сумасшедшей в том самом каменном мешке, куда он в бытность свою грозным инквизитором и заодно пастырем человеческим спускался для душеспасительных бесед, но кто, кроме глухого, как пень, портретиста, об этом знает...
      Мы подошли к финалу. Он в равной степени закономерен и неожидан. Подлость, пусть благообразная, изворотливая и хитроумная, получает по заслугам. И - превращается в героическую жертву. Когда наполеоновская кампания в Испании проваливается, гонители и жертвы вновь меняются местами. Вернувшиеся к власти инквизиторы предлагают своему бывшему лидеру покаяться, однако на этот раз Лоренцо проявляет истинное мужество и выбирает смерть. Вопрос: почему? Потому ли что в нем, как говорили в интервью режиссер Милош Форман и актер Хавьер Бардем, действительно уживаются два непохожих человека, или потому, что, как умный человек, он понимает: покаяние спасет его жизнь, но уже не вернет ему ни силы, ни власти, ни даже просто свободы? А может быть, и потому, что жив еще самый грозный его судия на земле - глухой старик Франсиско Гойя, тот Гойя, с чьих рисунков о земном аде и людях - его истинных дьяволах заварилась вся эта каша.
      Подробно изложив мелодраматический сюжет с разбитыми сердцами и амбициями, с брутальными инквизиторами и ангелоподобными блондинками, с главными героями и героинями, обратимся теперь к герою заглавному, к художнику Гойе, в реальности - наверное, первому из гениальных живописцев, не погнушавшемуся подённой репортерской работой. Сказанное, может быть, не совсем точно, но достаточно близко к действительности. Подтверждение тому не только экспрессионистские, по сути, офорты художника, но и те же реалистичные, слишком реалистичные его портреты монархов и знати, в которых кисть живописца как бы выполняет функции прямого и кривого зеркала, увеличительного стекла и даже микроскопа. Вероятно, наиболее адекватно суть личности испанского гения выражена в раннем стихотворении духовно близкого Гойе Андрея Вознесенского:
 
         Я - Гойя!
         Глазницы воронок мне выклевал ворон,
         слетая на поле нагое.
 
         Я - Горе.
 
         Я - голос
         Войны, городов головни
         на снегу сорок первого года.
 
         Я - Голод.
 
         Я - горло
         Повешенной бабы, чье тело, как колокол,
         било над площадью голой...

 

    Я более чем уверен, что в Гойе Формана, хорошо знающего русскую культуру, Гойя Вознесенского присутствует. Но в гораздо большей мере присутствует в нем иной Гойя - тот, что по-пушкински "не оспоривает глупца". Тот Гойя, что не сотрясает воздух в полемике и не сочиняет сатирических фельетонов, но вместо всего этого протягивает глупцам и подлецам свое магическое зеркало. Почему? Потому что осторожничает? Потому что не достает ему темперамента? Потому что не герой? Нет, потому что жизнь – одна, и правда - одна, и надо успеть... Надо не разменять свой гений по пустякам, щекочущим самолюбие, не раскрыть всеми правдами и неправдами перед Богом и людьми истинную сущность короля, герцога или инквизитора, а открыть своим зеркалом всем людям их подлинную сущность.
      Робость ли проявляет заглавный, трагический герой философского содержания картины Гойя, уже создавший "Капричос", не бросаясь с кулаками отбивать у инквизиции свою музу? Мужество, мудрость и скромность, присущую мудрецу, он проявляет - всегда, в отличие от Лоренцо, главного героя мелодраматического сюжета, проявившего настоящее мужество и настоящую мудрость лишь единожды, но красиво. Потому, верно, и фильм, и его истинный герой и разочаровывают иных критиков, пишущих сразу вслед просмотру, что в случаях с режиссерами уровня Формана (каких, к несчастью нашему, нынче уж почти не осталось) не проходит.
     В сущности, чувство некого недоумения сразу после просмотра я испытал и сам, несмотря на то, что меня фильм отнюдь не разочаровал. И длилось это недоумение до тех пор, пока я не задумался именно о заглавном герое картины. И тогда Гойя внешне почти вовсе не похожего на испанского живописца шведского актера Стеллана Скарсгарда вдруг ожил в моем воображении, а все прочие персонажи картины, прекрасно, кстати сказать, сыгранные и испанцем Бардемом, и англичанином Лонсдейлом (Великий инквизитор), и американцами Куэйдом (король) и особенно Натали Портман (чуть не все женские роли картины), кажется, сколь бы ни преддставлялось это странным, переигравшей всех звездных мачо, - прочие отошли на второй план. Как, собственно, и положено призракам при солнечном свете.
     А так ведь и должно быть: призраки преходящи, гении вечны. Только вот чего им, гениям, стоит их гениальность? О том, надо полагать, лента Милоша Формана, если судить по гамбургскому счету. А с иными претензиями что ж к искусству такого масштаба и подступаться!
      Надо ли еще говорить о формальном совершенстве, с каким сделан этот многослойный текст, о костюмах, воссоздающих эпоху, или о кадре, если не адекватном, то близком по цвету и воздуху, свету и тьме полотнам Гойи насколько это вообще возможно?
     Нет, господа, не всякого Голливуд убивает. По крайней мере, не того, кому взаправду есть что рассказать о времени, вечности и о себе.

Фильм «ПРИЗРАКИ ГОЙИ (GOYA`S GHOSTS)»
Год выпуска: 2006

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я Прочие