"Если чудо вообще возможно за границей...": Эпоха 1950-х гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов

Сост., предисл. и примеч. О.А. Коростелева. - М.: Библиотека-фонд "Русское Зарубежье"; Русский путь. - 816 с.

шим историком    Знакомя посетителей сайта с новыми книгами, я не так уж часто рекомендую их к обязательному прочтению. В данном случае мне хочется дать такую рекомендацию серьезному читателю уже в качестве преамбулы к рецензии. По-моему, это уникальное издание - и по охвату материала, и по уровню подготовки, и по оформлению - скромному и благородному. Причём книга эта, вместившая девять больших подборок писем русских писателей-эмигрантов, как мне представляется, вполне доступна самому широкому читателю, естественно, из того пресловутого "узкого круга интеллигенции", который до сих пор чтение предпочитает иным развлечениям. Дело тут в том, что нам предлагается писательская переписка, то есть, в сущности, художественная литература, ведь всякий настоящий писатель, конечно же, любой свой текст, даже и долговую расписку, как мы хорошо знаем на пушкинском примере, делает как художественное произведение.
    С другой стороны, перед нами все-таки не записные книжки и не дневник, пишущийся сочинителем в расчете на непременное будущее академическое издание своих сочинений, а именно частная переписка, с ее недоговоренностями, проговорками, сиюминутными увлечениями и озарениями, порой непродуманными, ошибочными суждениями, то есть со всем тем "человеческим, слишком человеческим", какого ни в каких дневниках, а тем более в текстах, рассчитанных на скорую публикацию, не встретишь.  
    Главное дело писателя - литература, но растет она, как известно, из того же сора, что лопухи и лебеда, каковые не что иное как природа, то бишь жизнь. Большой кусок последней мы называем эпохой, складывающейся, понятно, из того же самого сора, к которому следует еще прибавить сор, в изобилии производимый человечеством. Вероятно, человеческий сор, в конце двадцатого столетия сделавший всю планету мусорной свалкой цивилизации, достиг теперь такой степени концентрации, что никакая культура вырасти из него уже не в состоянии - чему все мы, жители двадцать первого века, свидетели. Тема рецензируемой книги, однако, эпоха 1950-х. В то время живые костерки культуры еще теплились самостоятельно, разжигаясь с помощью деревянных спичек, а не от гигантской газовой зажигалки общего крематория под названием "шоу-бизнес". Костерки эти, пусть и чахленькие, последние, складывались и поджигались индивидуально и, следовательно, худо-бедно, но обладали "лица необщим выраженьем". Вот этот "закат печальный", эту "прощальную любовь" и дарит нам сборник писем русских писателей-эмигрантов, названный строкой из письма одного из последних поэтов первой волны рассеяния, Юрия Терапиано.
    Итак, девять подборок писем, несколько сотен коротких и пространных посланий очень близких друзей, литераторов, лично знакомых друг другу или познакомившихся по переписке и порой так никогда и не встретившихся в реальности, ибо одни из них жили в  Париже, другие в Америке, третьи в Германии. И не надо думать, что в отсутствии железного занавеса ничто не сдерживало человеческого передвижения. Недостаток средств - занавес ничуть не менее железный, нежели ОВИР. К тому же, возраст, болезни, загруженность работой... 
    В принципе, у этой книги три главных героя, если можно так выразиться. Первый из них - крупнейший и влиятельнейший критик эмиграции первого поколения, поэт Георгий Адамович, перу которого принадлежат четыре части тома (подборки писем к И. Чиннову, И. Одоевцевой и Г. Иванову, редакторам изд-ва им. Чехова, переписка  с Р. Гринбергом); другой -  литературовед и критик второго поколения эмиграции, начинавший как поэт, но известный прежде всего своими глубокими трудами, посвященными русскому модернизму, поныне живущий в США Владимир Марков, адресат пяти подборок писем, в том числе поэтов Ю. Терапиано, Д. Кленовского, И. Одоевцевой, а также литераторов Э. Райса и М. Вишняка.
    Третий герой книги - безусловно, Олег Коростелев, ее составитель, комментатор и автор преамбул к каждой подборке эпистолярных материалов, изящно и коротко характеризующих как самих корреспондентов, так и главные особенности публикуемой переписки.  
    В конце тома приводится Указатель имен, упоминающихся в издании, а также библиографическая справка, содержащая указания на первую публикацию каждой из эпистолярных частей книги.
    Открывает же ее короткое предисловие составителя, объясняющее особенности литературной эпохи 50-х годов как одного из наименее исследованных периодов в истории русского зарубежья как по причине отсутствия многих источников, так и потому, что сама литературная жизнь эмиграции после Второй мировой войны значительно оскудела. Писатели, конечно, продолжали работать, однако  "…количество печатных изданий заметно сократилось и многое из написанного невозможно было опубликовать". В этой ситуации "эпистолярный жанр зачастую оказывался одной из немногих возможностей высказывать свои мысли без скидок на конъюнктуру и цензуру. Письма литераторов этого времени нередко представляли собой, помимо всего прочего, наиболее непредвзятую литературную критику и эссеистику, включая кроме деталей быта также оценки вновь появляющихся произведений и изданий, литературных событий, осмысление прошедшего периода" (С. 5).
    Вчитываясь в текст и комментарии к нему, как обычно у О.А. Коростелева, почти исчерпывающие, действительно открываешь для себя и людей эпохи, и саму эпоху во всей ее сложности, трагичности, величии и обыденности, каких-то из ее героев, ранее знакомых, понимая глубже, каких-то - открывая вновь. Я, например, из писем Адамовича к И. Одоевцевой и Г. Иванову и из писем Одоевцевой к В. Маркову намного лучше разобрался и в характерах этих "последних цеховиков", и в их амбициях, и в истории известной дружбы-вражды последователей Гумилева, а из писем того же Адамовича к Игорю Чиннову - в особенностях "парижской ноты", ко времени их переписки казалось бы окончательно умолкнувшей.
    В том, что это не так, что "нота" не умерла, а, может быть, и никогда не умолкнет окончательно, убедили меня письма Юрия Терапиано, адептом этой школы не бывшего, однако, как, впрочем, и Чиннов, всегда учитывавшего ее в своей партитуре.
    Чрезвычайно любопытны также и письма Д. Кленовского, ни "ноту", ни Г. Адамовича, ее основателя и теоретика, кажется, на дух не переносившего. Почему? Потому что литературный враг, даже если он принципиально не прав, как правило замечает то, чего не видят литературные друзья. Замечает и вольно или невольно остраняет, позволяя потомкам оценить явление во всей возможной полноте.
    Интересна и подборка писем к В. Маркову доселе вовсе не известного мне Эммануила Райса, человека, безусловно, неординарного, умевшего до старости по-детски увлекаться и заразить своим увлечением собеседника.
    Как век не кончается обычно с приходом первого года следующего столетия, так и эпоха 1950-х, конечно же, пятидесятыми не ограничивается. Так, последствия Великой Отечественной мы, мальчишки, родившиеся во второй половине 50-х, ощущали на себе, наверное, до середины 60-х. И точно так же "нота" середины столетия в письмах русских литераторов-эмигрантов отзывалась вплоть до конца 70-х. Свидетельством тому некоторые части этой книги, ведь иные из переписок длились по нескольку десятилетий.
    Об этой замечательной книге, которую можно читать и как эпический роман - взахлёб, и как энциклопедический справочник - по статье-другой в день, и как поэзию (тем более что и на самом деле стихов в переписке поэтов приводится немало) - смакуя построчно, об этой книге можно было бы говорить бесконечно, выбирая, как нити, отдельные темы или отдельных героев. О ней, думаю я, можно было бы написать и успешно защитить несколько десятков диссертаций. К ней можно и необходимо возвращаться, как возвращаемся мы к классике, чтобы вновь пережить радость встречи или чтобы проверить по ней самих себя. Почему я так уверен в возвращении читателя к переписке не самых великих русских писателей? Потому, во-первых, что по крайней мере двое-трое из них - истинные классики ХХ века, а во-вторых, потому, что эпоха, которую они представляли, была последней эпохой русской, а шире - европейской культуры, тем самым Закатом Европы, чье почти уже совсем незаметное зарево отельными редкими всполохами еще и до сих пор иногда проступает на черном небосводе и, значит, не дает тьме окончательно сомкнуться над нашими головами.
    В заключение хочу от всей души поблагодарить Олега Анатольевича Коростелева, любезно приславшего мне это "…чудо", вышедшее в "Русском пути" крохотным тиражом всего лишь в 800 экземпляров…
    Ну, так я и не для красного словца говорил о последних всполохах европейского заката.

«"Если чудо вообще возможно за границей...": Эпоха 1950-х гг. в переписке русских литераторов-эмигрантов»
Год издания: 2008

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я