Специалист в Сибири

Волтерс Р.

Новосибирск: Изд-во "Свиньин и сыновья". - 258 с.

Год издания: 2007
Рецензент: Распопин В. Н.

Удивительная книжка вышла летом 2007 года в новосибирском издательстве "Свиньин и сыновья". Совсем маленькая - 250 страничек карманного формата, чрезвычайно насыщенная и очень известными, и малоизвестными, и совсем неизвестными сведениями о быте нашей страны и нашего города семидесятипятилетней давности, написанная безыскусно и живо, читающаяся взахлеб, временами напоминающая то Ильфа и Петрова, то булгаковские ранние сатиры, а порой и платоновский "Котлован", но являющая при этом трезвый, острый взгляд со стороны. Как сказали бы в те времена, не наш человек ее писал.

Вот именно: ее писал не наш человек. "Специалист в Сибири" - это мемуар, написанный и изданный в нацистской Германии немецким архитектором Рудольфом Волтерсом в 1933 году, сразу после возвращения из СССР, где автор в течение года работал по контракту. И не где-нибудь, а в нашем с вами Новосибирске.

Когда молодому талантливому архитектору предложили работу в стране победившего социализма, он согласился почти не раздумывая, ибо на родине с работой было сложно, а в соседней, перелопаченной до основания стране (помните ли еще: "Весь мир насилья мы разроем / До основанья, а затем..."?), казалось, возможно всё - любые творческие эксперименты в "марсианской жажде творить". Правда, Волтерс оказался благоразумным молодым человеком, и, отказавшись от предложенного десятилетнего контракта, заключил лишь годичное соглашение. Однако и за этот единственный год, проведенный в СССР, он успел и насмотреться и нахлебаться лиха на всю жизнь. По-видимому, настолько, что по возвращении даже жизнь в гитлеровской Германии показалась ему легче. Во всяком случае, так можно понять из предисловия переводчика Д. Хмельницкого.

Конечно, судьба Рудольфа Волтерса не была, по-видимому, особенно легкой, но у кого в то время она была иной? Впрочем, нас его судьба интересует в последнюю очередь. Гораздо любопытнее сама книга, вышедшая в Германии двумя изданиями (в 1933 и 1936 гг.), а ныне, согласно опять-таки словам переводчика, совершенно забытая. Скорее всего, воспоминания немецкого архитектора о годичном пребывании в СССР - это слегка переработанные и отредактированные дневники автора, так, во всяком случае, кажется по ходу чтения. Быть может, именно в этой дневниковой безыскусности и заключается главная прелесть книжки, подобно прямому зеркалу честно отражающей реальность. Последняя же такова: почти голая сибирская степь, голод, стужа, засилье партийной и государственной бюрократии, клопы, блохи, тиф и в качестве едва ли не единственного развлечения - ежедневные похоронные процессии, тянущиеся друг за другом по Красному проспекту, с траурными маршами и бесконечной митинговой говорильней за победу коммунизма под мудрым руководством дорогого товарища Сталина. Стоило ли, в самом деле, к этим апокалиптическим картинам что-то еще добавлять и делать какие-либо обобщения?

    Вообще-то говоря, лучше всего, представляя книжку Волтерса, просто ее цитировать. Ниже я этим и займусь, здесь же добавлю еще несколько слов о том, чего в ней, на мой взгляд, не хватает. Как, собственно, и все книги, выходящие в издательстве "Свиньин и сыновья", по материалу она очень хороша, но при этом оставляет ощущение какой-то незаконченности, хотя вроде бы все на месте: и обширное предисловие переводчика, подробно рассказывающее и об авторе, и об эпохе, и о тонкостях архитектурной политики в сталинском СССР; и ряд самых необходимых примечаний; и даже заключительная статья от издателей, в которой к мемуарам Волтерса приводятся параллельные, очень близкие не только по материалу, но даже и по стилю фрагменты из "Золотого теленка". Более того, книга иллюстрирована очаровательными зарисовками спутника Волтерса, архитектора Генриха Лаутера, а, кроме того, несколькими современными фотографиями новосибирских зданий, спроектированных Волтерсом. Тем не менее некоторые вопросы у читателя остаются. Я, например, может, конечно, по собственной глупости или невнимательности, так толком и не понял из текста, в каких конкретно новосибирских учреждениях работал автор и что за поселок за Инёй он строил. Также можно было бы расширить предисловие или хотя бы подробней его прокомментировать в историко-архитектурной части, ведь эти воспоминания о наших с вами общих истоках несомненно, будут интересны любому, кто их откроет, даже, кажется, и тому, кто вообще не дружит с книгой. Возможно, книжку украсили бы, а непосвященному читателю сильно помогли бы специальные рисунки, планы или карты, на которых были бы выделены места, поныне хранящие память о пребывании немецкого архитектора в Новосибирске. Понятно, что подобные вещи удорожают издание, зато и устраняют то чувство незавершенности, о котором я упомянул.
    В общем же, "Специалист в Сибири" - безусловно, одна из лучших книг издательства и, возможно, одна из самых интересных книг, вышедших в России в 2007 году. И прежде всего потому, что эта книжка любопытна и по уровню текста доступна читателю любого уровня. Более того, полагаю, что едва ли не каждый второй из прочитавших ее непременно возвратится к мемуарам Рудольфа Волтерса вновь - слишком информативен, плотен текст при всей простоте изложения материала.
    Закончу на сей раз рекомендацией всем посетителям сайта "Интерпретации" непременно "Специалиста в Сибири" прочесть, ведь знакомство с этой книгой означает, в сущности, знакомство с собственными истоками, да и не только с истоками - выше я неспроста охарактеризовал книжку как зеркало. А взглянуть на себя со стороны порой стоит и временных и материальных затрат.

Ну и наконец, как было обещано, несколько поразительных, однако все же не самых мрачных цитат.

"Моя гостиница находится на главной улице - Красном проспекте. Улица замощена булыжником, тротуары с обеих сторон сделаны из толстых досок. В центре бульвар - песчаная дорожка, зажатая между кривыми березами... С одной стороны улицу вдали ограничивает Обь, чей противоположный берег плавно и мягко поднимаясь, закрывает горизонт. С другой стороны конца вообще не видно. Прямая, как шнур, улица далеко уходит в плоскую сибирскую степь... Автомобилей в Новосибирске очень мало. Только несколько маленьких фордов и немецких грузовиков. Самый большой аттракцион - два паккарда, из которых один водит генерал сибирской армии, другой - партийный шеф. Кроме еще двух или трех замощенных улиц, в городе имеются только песчаные дороги, которые в основном идут параллельно Красному проспекту или пересекают его под прямым углом. Всюду одна и та же картина. Дороги глубоко врезаны в песчаную пустыню. Ямы и борозды делают их почти непроезжими. Вдоль деревянных тротуаров стоят маленькие тополи и березы...

Чем дальше от центра, тем хуже становятся дороги и дома. Дороги в конечном счете просто исчезают. Обзор становится шире. Ландшафт неожиданно оказывается холмистым. Я гляжу в боковую долину Оби, в которой извивается ручеек, "Каменка". Вокруг море деревянных хижин и землянок - насколько хватает глаз. (Читатель, именно в одном из таких деревянных домов в районе Каменки я прожил первые годы моей жизни - Новосибирск второй половины 50-х, по-видимому, куда больше походил на город, описанный Р. Волтерсом, нежели на тот Новосибирск, в котором мы живем сегодня. - В.Р.) Дикая мешанина без улиц и дорог. Невероятно широко простирается вокруг город - гигантская убогая деревня. Население, которое я здесь вижу, - смесь из русских, татар, киргизов и евреев. Все очень бедно одеты. Обувь, как правило, - лапти. Многие носят, несмотря на летнюю жару, степные халаты, короткие полушубки и меховые шапки с длинными болтающимися ушами. Я ношу нормальную европейскую летнюю одежду - на меня таращатся.
На главной улице есть несколько маленьких лавок. Перед входами стоят часовые, вооруженные винтовками с примкнутыми штыками. Встречается много военных в хорошей униформе и начищенных сапогах. Колонны депортируемых, эскортируемых солдатами, - обычное зрелище на улице. То же самое, что было здесь и раньше. Только акценты изменились. Я вижу это по похоронным процессиям, которые каждый день под более или менее громкие звуки "тамтамов" тянутся по Красному проспекту...

Новосибирск лежит на Оби. Но добраться до реки трудно. Между городом и водой тянутся железнодорожные пути. Сам берег застроен диким образом. На другом берегу стоит свежепостроенный завод комбайнов, самое большое предприятие города...

    В Новосибирске есть парк - "парк Сталина": тощий березовый лесок, бывшее кладбище. Между деревьями желтеет степная трава. Пара невзрачных клумб. Открытая сцена, где провинциальные певцы исполняют свои арии, зацементированная танцплощадка для юных коммунистов, открытый кинозал, где в виде фильмов бесплатно демонстрируются успехи пятилетнего плана. Очередь стоит перед будкой, где продается квас, - сделанный из забродившего хлеба кисловатый освежающий напиток. Еще одна будка с парфюмерией. Тысячи бутылок и бутылочек, прозрачных и цветных, всех размеров и форм предлагаются на продажу. Государство заваливает своих граждан хорошо пахнущими жидкостями. Пять рублей, десять рублей, двадцать рублей флакон. Никто не покупает. Иногда здесь вечерами играет военный оркестр, и тогда все на ногах" (С. 66 - 72).
    "После того, как я закончил проект привокзальной площади, мне хотели поручить разработку деталей проекта здания вокзала. Я решительно оборонялся, поскольку сказал себе: сейчас или никогда ты получишь в России самостоятельную работу... Мне совершенно неинтересно было прорабатывать готовый проект других архитекторов, в особенности еще и потому, что в планах и структуре здания вокзала я видел принципиальные ошибки, которые требовали полной переработки проекта. Готовые фундаменты зала ожидания были взорваны прошлой зимой, поскольку их закладывали по старому проекту, сделанному за два года до того в Киеве. Архитекторам Новосибирска этот проект не понравился. Они разработали новый проект и добились, чтобы фундаменты взорвали.
    После этого еще многое переделывалось, те или иные согласующие инстанции что-то меняли, залы и помещения становились больше, так что сейчас было решено часть новых фундаментов взорвать во второй раз. Я считал все это безумием...

Как раз начали раздаваться звуки новых взрывов, и ГПУ заинтересовалось этой стрельбой. Началась тайная закулисная игра, во время которой мне стали ясны смысл и значение различных организаций - ГПУ, партии, профсоюзов.

Высшая инстанция каждого управления - так называемый "треугольник", коллегия из трех человек, в которую входят шеф управления, шеф партийной ячейки и председатель профсоюза предприятия. Все трое - члены партии. Из этих троих, как правило, один еврей, часто два члена треугольника евреи, как например в штабе дивизии... Здесь генерал, командующий дивизией и глава партийной ячейки штаба, были евреи.

Далее, каждое управление имело два небольших отдела, чья деятельность была засекречена: военный отдел, в нашем случае - штаб дивизии, и отдел ГПУ. Немногие члены партии управления или предприятия образуют замкнутое сообщество. Они играют роль полицейских частей, которые строго контролируют исполнение распоряжений Центрального Исполнительного Комитета в Москве. Отдельные члены партии распределены таким образом, что в каждой рабочей группе от пяти до двадцати человек имеется член партии... Новые поколения партийцев рекрутируются из детей старых членов партии, из товарищей, имеющих хорошие связи с партией, и, насколько возможно, из тех, кто имеет первоклассное пролетарское происхождение. Дети членов партии, которые получают лучшее государственное образование, называются приблизительно до пятнадцатилетнего возраста "пионеры", до двадцатипятилетнего - "комсомольцы", а затем они становятся "коммунистами". "Коммунист" означает всего лишь "член партии". В то время как партия - это элитные части, профсоюзы объединяют всех работающих.
Каждую неделю созываются два или три маленьких профсоюзных собрания. Зачитываются новые "приказы" партии, и собрание единодушно решает приказы партии выполнить. Кем-то из членов партии предлагается процент перевыполнения, то есть процент выполнения работы, превышающей партийное распоряжение, и он принимается большинством голосов...

Для того чтобы поддержать фикцию самоуправления, профсоюзному собранию дозволяется самостоятельно придумывать некоторые методы поддержания дисциплины и организованности. При любви русских к речам и собраниям это только препятствует работе, так как никакой начальник не решается действовать самостоятельно, а если он позволяет себе хотя бы минимальную самостоятельность, профсоюз на ближайшем собрании подставляет ему ножку и все разрушает. В результате организация работы постоянно меняется и уже поэтому не приводит ни к каким результатам...
Профсоюз молчал о трагическом положении с питанием, да он и не мог ничего сделать. Деньги просто не приходили, и люди голодали. Даже жалкий завтрак в получасовую паузу нашей службы, которая длилась от девяти до половины четвертого, не могли себе позволить эти бедные пролетарии. Горячую воду или иногда плохой чай можно было получить бесплатно. Вареная перловка без жира или селедка в нашем буфете стоили около одного рубля. Завтрак был очень плохой, и я часто говорил моим товарищам, что даже собаки в Германии не стали бы это жрать. Но мне никто не верил.

Никто не понимал, как это немецкий инженер мог из одной любви к работе приехать в Россию. Для них всех существовала только одна проблема: еда. Русские инженеры неприхотливы и вполне довольны, если на завтрак в 12 часов у них есть стакан горячей воды, ломоть черного хлеба и леденец или даже кусок сахара" (С. 109 - 118).

«Специалист в Сибири»
Год издания: 2007

А Б В Г Д Е Ж З И К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

Специалист в Сибири

Новые публикации

ВИДЕОСЮЖЕТЫ